Humanstuck

[homestuck]

Ммм, доброго времени суток ^^

Название: Capricorn
Фэндом: Homestuck
Автор:  Kenny Lee
Бета:  Капитан Твейтан
Рейтинг: G
Персонажи: Гамзи Макара, отец его, упоминается мать его.
Жанр: AU
Предупреждение: Упоминание употребления
Дисклэймер: Это принадлежит не мне, я не знаю, кто все эти люди, что здесь происходит и почему это именно так.Всем спасибо.


Причину моего появления на свет от меня не скрывали никогда, и только когда я повзрослел, понял, что под «чудом» отец имел в виду совсем не огромную любовь или обычный секс. Я был внезапен, невероятен и этим мне удалось подкупить отца; что же касается матери - мне никогда не было интересно, где она, и как она относится к моему появлению на свет.
Когда я был маленьким, отец относился ко мне, скорее, как к игрушке, чем как к ребенку. Возможно из-за того, что он и сам был слишком молод. Он кормил меня завтраком из конфет и с четырех лет поил своим любимым пережженным кофе. Я не возражал, хотя кофе был отвратительным.
Я смотрел на родителей своих друзей и удивлялся, почему они такие серьезные. Я не понимал, как можно запрещать играть в видеоигры и гулять допоздна, заставлять делать уроки и убираться в своей комнате, ругать, запирать дома. Отец разрешал мне все. Он говорил, что это потому, что другие взрослые не видели чудес и не давали своим детям их увидеть.
Я же был окружен чудесами с рождения.
Однажды, когда я упал и разбил коленку, отец, чтобы прекратить мои рыдания, положил мне что-то на язык и заставил рассосать. Я смотрел в его ясные глаза, которые медленно становились все ярче и ярче и, наконец, стали белыми, как звезды. А потом и сам он превратился во что-то рогато-хвостатое, сияющее, переливающееся и бесконечно доброе. Я улыбался ему, а он терся об мое лицо своим носом и обвивал меня чешуйчатым хвостом, и это было так горячо и жарко, что скоро я совсем потерялся в ощущениях. Я тогда проснулся оттого, что отец крепко прижимал меня к себе и еще минут двадцать лежал, молча всматриваясь в его молодое спокойное лицо под влажной сеткой длинных волос. И это тоже было чудо.
А потом он ушел, оставив меня, одиннадцатилетнего, наедине с пустым домом, грязной посудой и вечным бардаком в комнате. Вся неделя без него превратилась в игру в прятки - я прятался, а потом искал себя среди стен, стульев и подушек. А может, это была игра в пиратов и сокровища, ведь я нашел ключ от отцовской комнаты, которую он запирал, пряча там свои чудеса. Я просидел там почти три дня, рассматривая старые фотографии и яркие акварельные рисунки, перебирая отцовскую одежду и строя замок из постельного белья на его кровати.
Он вернулся неделю спустя, усталый и очень пьяный. Возможно, именно это помешало ему выпороть меня за бардак в его комнате. Вместо этого он взял пустые бутылки из-под газировки и с веселым "Смотри, сын!" начал ими жонглировать. Я заворожено смотрел на то, как он ловко это делает, и решил, что обязательно попробую сделать нечто подобное с яблоками или апельсинами, или и с теми, и с теми, чтобы было ярче. А потом отец кинул бутылки в угол и растянулся на кровати, прямо на моем замке, и на рисунках и дневниках. Я лег на него сверху, и он обнял меня, поцеловал в кончик носа и закрыл глаза. И пока он ласково и сонно гладил меня по спине, я прижимался губами к пульсирующей венке на его шее и вдыхал запах сигарет, сладковатого парфюма, пота и чудес. Сладкие, теплые чувства сворачивались в клубок в моей груди и, будто растение, прорастали по всему телу. Это было лучшее ощущение в моей жизни.
С тех пор отец больше не запирал свою комнату от меня и каждый раз, когда он уходил, я заворачивался в его одеяло и пересматривал акварельные рисунки - разноцветные пятна на черном и темно-фиолетовом. Я видел в них все. В них была вся жизнь моего отца и моя.
Я сам запер дверь, когда понял, что отец больше никогда не вернется. К тому времени я отрастил волосы по плечи, научился жонглировать пустыми бутылками и попробовал кислоту. Однажды, в очередной приход, я нарисовал на стене над своей кроватью то самое рогато-хвостатое чудище, которое видел в детстве. Я целовал его огромную морду, размазывая по лицу белую гуашь, обнимал плоское тело и, наверное, рыдал.




Тогда я понял все. Про отца и про себя, про детство, про конфеты на завтрак и пустые бутылки, и почему отец, когда уходил, так осторожно провел кончиками пальцев по моим губам, заставляя меня молчать.

И тогда и сейчас, я, засыпая, представляю, как это чудище сползает со стены, оплетая меня своим чешуйчатым хвостом, а я прижимаюсь к нему крепко-крепко, и от этого все мои чувства взрываются под моими веками белым и выплескиваются из меня чудесами.