MOBIUS DOUBLE FUCK YEAH COMBO REACHAROUND
Вы думаете, если не замечать танцующего на костях чувака, то он сам свалит? Ха, NOPE.
Название: Безмолвный(Speechless)
Автор: JustDrinkTea
Пейринг: Джон/немой!Дейв
Рейтинг: PG-13
Размер: 4 200 слов.(2 005 - первая глава)
Примечания: АУ - игры нет, а Дейв немой. Флафф как он есть. Фик - мини в двух частях, но цельный по сути. Я сохраняю авторское деление; вторую главу выложу через пару дней, когда бета допилит.
Глава 1Люди относятся к тебе по-другому – и это сказано даже мягче, чем четырехслойная бумага зева плюс. Стадии непонимания и удивления этим тобой уже успешно пройдены, давным-давно сменившись на постоянное глухое раздражение. Единственное, что действительно может нарушить твое спокойствие – люди, которые начинают растяяяяяягивать кааааааждый звуууууук, принимая страдальческое выражение твоего лица за попытки расслышать что-нибудь осмысленное в их мычании.
Впрочем, люди, которые при этом еще и размахивают руками, пытаясь изобразить ими увиденный по телику знак языка жестов, бесят еще сильнее, хоть на умственно отсталых вроде бы как-то не принято злиться.
Тебе очень часто хочется оглушить кого-нибудь из этих придурков по-настоящему, внезапно издав во время его ужимок вопль, уходящий в ультразвук, но в этом-то и кроется проблема.
Не получится.
Сколько бы ты не старался и как бы не напрягал голосовые связки(хотя ты уже пришел к выводу, что их не существует вовсе), сколько бы не молился всем известным твоему маленькому мозгу богам, высказать им все свои соображения насчет справедливости распределения благ земных ты не можешь, и не мог никогда. Да что там, даже возмущенного писка издать не можешь.
Каждая минута твоей маленькой жизни отмечена страданием – страданием и дикой завистью, отгрызающей еще кусочек от сердца каждый раз, когда твой идеальный слух ловит любой звук, произведенный человеческим горлом. Неудивительно; разговаривают вокруг все, и даже дети, глухие с рождения, лепечут что-то, пусть бессмысленное, но ясно различимое ухом. Ты же всегда был белой вороной, и от этого чувства невозможно избавиться нигде, даже в собственном доме. Конечно, Бро делает все, что только в его силах. Он так и не сумел научить тебя говорить языком, но научил – руками, а уж твой словарный запас по части ругательств переплюнет любого старшеклассника. Может быть, он не ас в языке жестов, но всегда охотно переходит на него, если ты об этом просишь, ну, или просто сидишь с кислой миной, рефлексируя над своим личным одиночеством в сети.
Бро, тетя Роксанна и кузина Роуз – вот, пожалуй, и вся твоя семья; под семьей имеются в виду люди, в чьем присутствии ты не чувствуешь себя смертельно больным слабоумным инвалидом.
К двенадцати годам общество почти сумело убедить тебя в своей правоте; к счастью, однажды в твою жизнь вломился человек, сломавший все эти стереотипы в корне.
Вломился в самом прямом смысле.
Это случилось в небольшом магазинчике на соседней улице, когда ты забежал туда купить молока. Вы с бро не особые любители здорового питания, но литр-другой молока в холодильнике обычно стоит – для молочных коктейлей и прочих пищевых извращений, но это, вообще говоря, к делу не относится. Итак, ты пробирался к холодильникам по практически пустому магазину, не обращая особого внимания ни на что, кроме собственных ступней, и, заворачивая за угол стеллажа с сухими завтраками, столкнулся с кем-то явно еще более рассеянным.
Этот кто-то моментально оборачивается и дарит тебе ослепительную улыбку, несмотря на то, что ты только что чуть не сбил его с ног. Улыбке этой явно не помешали бы брекеты, а взъерошенной шевелюре незнакомца – знакомство с ножницами.
Одними губами ты произносишь «извини» и устремляешься дальше, пытаясь уйти от неприятной ситуации как можно быстрее, но он успевает поймать тебя за руку.
- Прости, – все с той же улыбкой говорит он, - я не расслышал!
С недовольным видом ты оборачиваешься и повторяешь «прости», на этот раз дополнив движения губ жестами. Может быть, на этот раз он поймет, что «расслышать» что-то из твоей речи физически невозможно.
- Ух тыыыы! – выдыхает он, завороженный плавными движениями рук прямо перед своим носом-пуговкой: - Ты руками разговариваешь!
Тебе хочется поздравить юного гения и вручить ему какой-нибудь приз, но он вряд ли что-то поймет из твоей жестовой тирады, поэтому ты просто подтверждаешь его подозрения кивком.
- Получается, ты глухой? Ты по губам читаешь, да? Может, мне говорить помедленней? Да, точно, надо помедленней!
Глаза закатываются будто сами собой. Нет, как раз слух у тебя в полном порядке, как показало множество тестов, число которых уже давно перевалило любой предел, за которым такие вещи перестают быть чем-то необычным. Пытаясь передать суть проблемы, ты несколько раз указываешь на свои губы, беззвучно шевеля ими, но это вызывает у твоего собеседника только недоумение:
- Что-то со ртом не так?
У тебя невольно вырывается усталый вздох. Постучав по ушам, ты показываешь большие пальцы, чтобы дать понять, что они работают нормально, и снова указываешь на губы, приоткрыв их, как будто собираешься заговорить, но не издаешь ни звука.
- А, понял, ты немой.
Тебя слегка корежит от этого слова, но он прав; приходится согласно кивнуть.
Когда до большинства людей доходит суть твоей проблемы, они обычно зависают на некоторое время, не в силах найти слов, которые бы не сделали ситуацию еще более неловкой. Этому же пацану не составляет никакого труда найти новую тему для разговора:
- Ой, я немножко знаю язык жестов! Нас учили в школе, я могу свое имя показать, смотри! – он вытягивает мизинец в не слишком удачном подобии буквы "j" и повторяет ее вслух. За этим следует вполне приличная "o", а потом, после недолгих раздумий, он признается, что забыл букву "h".
Не дожидаясь, пока он вспомнит сам, ты показываешь нужный жест в надежде, что разговор на этом закончится и можно будет наконец уйти отсюда вместе с этим треклятым молоком.
- А, ну да, вот так! – скопировав твой жест, он заканчивает слово буквой "n". На самом деле у него получается "a" – это обычная ошибка новичков, потому что жесты очень похожи. Ты не можешь указать на ошибку словами, поэтому берешь его руку в свои и перемещаешь большой палец в правильное положение, заставляя его извиниться сквозь смех.
Снова кивнув, ты показываешь «до свидания», надеясь, что таким базовым фразам его учили, и поворачиваешься в сторону полок с молочной продукцией, но снова чувствуешь аккуратную, но сильную руку на локте. Это уже начинает надоедать, и ты сжигаешь Джона самым недовольным взглядом из-под очков, на который только способен. Пусть даже он не делает из тебя инвалида, как большинство других людей, но на посмешище своим интересом он уже выставил вас обоих. Это не так уж и приятно, учитывая, что он относится к языку жестов, как к какой-то веселой игре.
- Извини еще раз, - с виноватой улыбкой говорит он, - но ты так и не представился.
Ты быстро показываешь четыре буквы – может, теперь он наконец отцепится? – но недоумение на его лице говорит само за себя. В первый раз он своим маленьким усохшим мозгом явно нихрена не понял, и ты медленно повторяешь слово, показывая каждую букву отдельно.
- Дейв? – дождавшись утвердительного кивка, он расплывается в улыбке: - Приятно познакомиться, Дейв! Может, когда-нибудь как-нибудь вместе потусим? Мы с папой только недавно переехали, и я почти никого тут не знаю, так что…
Потеряв терпение, ты пожимаешь плечами и указываешь в сторону выхода, давая понять, что очень торопишься, и наконец-то до него доходит хоть что-то:
- Ну ладно… Еще увидимся тогда, да?
Ничего не ответив, ты быстро сваливаешь в пакет все необходимое, оплачиваешь покупки и пулей вылетаешь из магазина, дав себе слово никогда больше туда не заходить.
Несколько следующих недель проходят вполне мирно, и ты практически забываешь о той встрече. Брату ты об этом не сказал вообще, да и сам Джон почти никогда не всплывал в голове – зачем вспоминать очередного прохожего, который все равно никогда тебя не поймет? Поговорили и хватит – по крайней мере, до следующей, не менее случайной, встречи ты думал именно так.
Однажды в среду ты приходишь из школы только для того, чтобы увидеть брата, ползающего кверху жопой с камерой в руках вокруг горы кукол. Не отрываясь от экрана, он делает в твою сторону жест – нечто среднее между «брысь отсюда» и «привет», и ты понимаешь, что лучше всего будет на некоторое время свалить из дома. Небо медленно затягивалось тучами с самого утра, но, как назло, ливень начинается именно тогда, когда ты уже удалился от дома не меньше, чем на милю. Зонтика с собой нет и не предвидится; толстовка спасает примерно на пятнадцать минут, но вскоре становится проще ее снять и нести в руках, иначе ты похож на какого-то зомби-утопленника, только что вылезшего из реки. Примерно в этот момент ты разворачиваешься по направлению к дому и хмуро шлепаешь по лужам, мечтая хоть о каком-нибудь укрытии. Ты бы сейчас хоть к самому дьяволу в пекло залез, если бы тебе пообещали, что там будет крыша над головой.
На перекрестке ты останавливаешься, решая, добежать ли до дома вдоль шоссе под дождем, или уйти в лабиринт переулков, где можно будет прятаться под козырьками подъездов, но путь в итоге займет вдвое больше времени; задумавшись, ты не сразу замечаешь, что дождь вроде как внезапно прекратился.
Удивленно вскинув голову, ты сталкиваешься взглядом со знакомыми голубыми глазами. Узнать благодетеля с зонтиком нетрудно, пусть даже ты не видел и не вспоминал его уже довольно долго.
- Здорово, Дейв! – весело приветствует тебя Джон с непреходящей широкой улыбкой.
Ты не отвечаешь – в основном потому, что не можешь ничего сказать вслух, а руки себя прекрасно чувствуют в карманах, и вынимать их совсем неохота. Впрочем, прогнать его ты тоже не пытаешься: его зонтик пришелся весьма кстати, так что можно и пройти рядом некоторое время.
Джона в свою очередь совершенно не смущает необходимость тащить разговор на себе:
- Ну что, - беззаботно спрашивает он, - куда ты собирался?
Ты вынимаешь одну руку из кармана, только чтобы по буквам показать слово «д-о-м-о-й», и тут же прячешь ее обратно. Он наверняка не знает жест для самого слова, но отдельные буквы понять должен.
- «Домой», да? – переспрашивает он, делая нужный жест свободной рукой и заставляя тебя удивленно вскинуть бровь. Заметив это, Джон нервно смеется:
- Я же все правильно показал? Я за эти две недели еще кое-что подучил – нашел в библиотеке книжки, и в интернете много всего, так что… Ну, ты, наверное, можешь говорить жестами, если хочешь; может, я и не все пойму, но постараюсь! – он снова улыбается во весь рот и добавляет: - Тебе же так проще, да? И ты можешь мне объяснять то, что я не пойму!
Он говорит совершенно серьезно и от этого как-то не по себе. Очень немногие нормальные люди потратили бы столько сил, чтобы иметь возможность общаться с тобой, и настойчивость Джона пугает.
- А еще… Ну, ты же так и не ответил насчет того, чтобы вместе чем-нибудь заняться? Если не хочешь, то не надо, я не…
Ты вытаскиваешь обе руки и начинаешь жестикулировать, стараясь подбирать самые простые слова и двигать пальцами достаточно медленно, чтобы напряженно вглядывающийся Джон все понимал правильно. «Идем домой ко мне», выстраиваешь ты первую фразу, и, удостоверившись, что все понятно, продолжаешь: «Мы можем поговорить там, где нет дождя».
Он недоуменно моргает, но тут же вновь расплывается в улыбке:
- Ага! Кажись, я почти все понял… - и забавно сдвигает брови, явно прокручивая увиденное в голове еще раз и словно пытаясь убедиться, что это действительно так.
Ты можешь удержаться от смеха, сам не зная, что именно во всем этом тебя развеселило, но моментально обрываешь самого себя, захлопнув рот рукой. Когда ты еще мечтал о возможности издать хоть какой-нибудь звук своим увечным горлом, смех был первым в длинном списке невысказанных эмоций. Сейчас же все, что исходит из груди – тихий хрип и бессильные легочные спазмы, что-то между кашлем и свистом, и единственное, по чему окружающие могут отличить твой смех от астматического припадка – трясущиеся плечи и те дурацкие ямочки на щеках, которые появляются только при улыбке.
Однако Джон просто смеется вместе с тобой без каких-либо признаков испуга или отвращения.
Он не понимает, почему ты засмеялся, ты сам не понимаешь, почему засмеялся… Это очень и очень странно, но в некотором роде даже приятно.
Джон следует за тобой, безропотно преодолевая лестницу на девятый этаж, а потом, уже в квартире, еще одну – к тебе на чердак. Вы оба тихи, как мышки, но когда ты пытаешься проскользнуть наверх вслед за ним, за спиной раздается приятный баритон Бро:
- Ну и что у тебя за новый бойфренд?
Ты впихиваешь хихикающего Джона в свою комнату и обреченно перегибаешься через перила. Бро откровенно ржет, и ты показываешь ему фак.
- Кто таков-то? – повторяет он вслух, не удосужившись даже вспомнить нужные жесты. Ты со злостью отвечаешь несколькими рваными движениями: «Никто. Заткнись».
- Никто так никто. А этот никто макароны с сыром любит?
«Я очень надеюсь, епт».
- И я, конечно же, вотпрямщас должен вам их заебашить?
«Давай, хозяюшка, напяливай свой боевой фартук и пиздуй на кухню».
Бро хрюкает от смеха:
- Да у нас тут бунт на корабле! – и ты поднимаешься наверх, предварительно с гордостью просигналив в ответ: «В анусе твоем бунт, пес, а у меня гость».
Глава 2Следующие пару часов вы с Джоном проводите за проверкой его не слишком уверенных познаний в языке жестов. Пусть даже для новичка его словарь весьма хорош, учиться бегло жестикулировать ему придется еще очень и очень долго. Он знает самые базовые понятия – местоимения, предлоги, немного разрозненных глаголов и существительных, может задать простейший вопрос, но этого совершенно недостаточно для нормального содержательного разговора.
Чтобы Джон тебя хоть как-то понимал, приходится использовать самые простые жесты, составляя из них максимально доступные предложения; для него это – практика, для тебя же, как «носителя языка»… Мягко говоря, нудятина.
Впрочем, он очень старательный ученик, с этим не поспоришь. Так же, как и Бро, он намного лучше понимает твои жесты, чем делает их сам; у него хорошо выходит повторять твои движения, но он моментально забывает только что изученное, восхищенный новым материалом. Это начинает заебывать уже через полчаса, и ты как никогда жалеешь о том, что не можешь обматерить его или хотя бы просто накричать вслух, чтобы вбить хоть что-нибудь в эту тупую взъерошенную башку.
Тебе остается только мысленно рвать на себе волосы от бессилия и старательно давить постоянные позывы придушить этого придурка. Через некоторое время, когда твои запасы иронии почти подходят к концу, очень кстати появляется Бро с двумя тарелками огненно-горячих макарон; несмотря на весь энтузиазм Джона, ты объявляешь перерыв и вцепляешься в свою порцию, как в спасательный круг. Даже с набитым ртом Джон не перестает говорить о всякой фигне; ты изредка киваешь, чтобы сделать вид, что слушаешь, но на самом деле просто игнорируешь его болтовню и наслаждаешься едой.
Через некоторое время вы продолжаете урок, и ты заставляешь Джона четыре раза повторить весь алфавит от начала до конца. Потом – от конца до начала. Потом ты сам показываешь ему буквы, чтобы он назвал их вслух.
Джон явно наслаждается каждой минутой этого странного занятия, но ты сам не слишком уверен в своих чувствах насчет всей ситуации. Тебе не слишком-то весело, смешно или интересно, но когда в пять часов вечера Джон с сожалением объявляет, что ему пора уходить, ожидаемое облегчение не приходит.
Когда он уходит, комнату накрывает тишина. Если прислушаться, можно уловить отголосок телевизора Бро из гостиной, но кроме этого далекого шума, не слышно ни единого звука. Тебе казалось, что эта тишина будет благословенной – но всего через несколько минут радость одиночества проходит, оставляя страх перед внезапно показавшейся неправильной пустотой комнаты. Неужели так было всегда, и ты просто этого не замечал, поглощенный собственным внутренним миром? Тебе хочется верить, что это не так, но ты уже ни в чем не можешь быть уверен.
Ночь проходит в панических раздумьях и метаниях; тонкий, смешной, но обещающий стать прекрасным тенором голос никак не выходит из головы. Неуклюжий, болтливый и местами раздражающий настолько, что хочется придушить его подушкой и выкинуть труп в окно – но этот мальчишка по какой-то только ему ведомой странной причине потянулся к тебе.
Он пытается найти общий язык.
Пытается сделать твою жизнь чуть более приятной так, как умеет.
Пытается говорить на твоем языке.
Пытается общаться с тобой, как с равным; как с совершенно нормальным человеком.
Тебе даже немного интересно, насколько его хватит. Наверное, он быстро устанет от такого тягостного общества: дети вашего возраста редко увлекаются чем-то надолго, особенно если это что-то требует такого напряжения ума и тела, как изучение языка жестов. Очевидный логический вывод горчит на языке, и ты не можешь найти этому причину. Тишина превращается в душную давящую повязку на ушах, и ты поспешно спускаешься вниз, чтобы залезть на футон и, дрожа, свернуться калачиком в родных руках брата.
Он обеспокоенно спрашивает, что случилось; если что, можешь рассказать; ну и хрен с тобой, спи давай. За это ты его и любишь – он всегда знает, когда надо отступить и позволить тебе разобраться самому.
Пару дней спустя Джон появляется у дверей квартиры – к твоему немалому удивлению и тут же стыдливо подавленной радости. Он приветствует тебя жестами, и даже ухитряется показать почти все так, как нужно; когда ты несколькими скупыми движениями сообщаешь ему это, он буквально взрывается от счастья. На секунду тебе кажется, что он сейчас действительно взорвется – ореол радостного возбуждения вокруг него буквально можно потрогать руками, а его веселым воплям будто подпевают ангелы.
- Я все это время тренировался! – хвастается он, просачиваясь в квартиру мимо тебя и с интересом разглядывая Коляна, удобно пристроившегося на колонке: - Папа мне еще несколько книжек купил, но я пока еще их не просмотрел.
Одним движением он поворачивается на каблуках и заглядывает тебе в лицо с энтузиазмом голодного щенка: - Не стоит ведь много сразу знаний хапать, наверное? Я же тогда вообще ничего не запомню, и тебя понимать не смогу! Тебе придется по буквам раскладывать каждое слово, или вообще записывать… О, а давай…
Ты вдруг невероятно отчетливо понимаешь, что именно в его поведении пугает тебя до усрачки.
Договорить следующее слово Джон не успевает: ты захлопываешь ему рот ладонью, которую он от неожиданности случайно прикусывает, и губами очень отчетливо произносишь «заткнись». В его глазах появляется что-то похожее на понимание, а затем он виновато кивает, шевеля губами под твоими пальцами в беззвучном «прости». Осторожно и медленно ты убираешь ладонь, готовый моментально вернуть ее на место, если он снова переборщит с болтовней; однако урок усвоен, и Джон молча взбирается по лестнице вверх, скрываясь в твоей комнате. Удивительным образом эта покорность греет душу.
Бро провожает тебя взглядом все время, пока ты пробираешься через захламленную гостиную. Обычно ты можешь сказать, о чем он думает – годы чтения мыслей сквозь непроницаемую броню крутизны не прошли даром, - но сейчас его лицо абсолютно непроницаемо, и это нервирует. Добравшись до своей комнаты, ты закрываешь дверь на защелку и несколько раз проверяешь ее, прежде чем начать занятие.
В прошлый раз вы достаточно намучались с алфавитом, чтобы даже Джон его запомнил; теперь, наверное, можно попробовать выучить цифры. Ты не учитель и никогда им не был; наверное, Монтессори бы повесилась, увидев твои методики подачи материала, но, обучая кого-нибудь языку с нуля, нужно начинать с самых основ, ведь так?
Считает Джон хорошо, и это хоть немного радует. Значит, не придется вбивать цифры в его бестолковую башку по несколько часов, и вскоре можно будет перейти к более сложным и нужным вещам. Вы учите названия окружающих предметов: ты показываешь на что-нибудь пальцем, а другой рукой исполняешь жесты.
Это у Джона выходит намного хуже.
У него закостенелые и неуклюжие пальцы, и несмотря на все усилия, ты не можешь оставаться спокойным, глядя, как он в пятый раз сгибает безымянный под неправильным углом. Тебе постоянно приходится поправлять его: выставлять положение большого пальца, выворачивать остальные, менять руки местами, когда он пытается повторить твой жест зеркально… На все твои красноречивые злые взгляды он только смеется и пытается еще раз, и иногда у него даже выходит правильно.
Остаток дня проходит так же, как среда: жесты, жесты, еще немного жестов, какой-то перекус, который притащил Бро, снова жесты, уже знакомое уныние после ухода Джона и, уже под вечер, нервные обнимашки с братом до глубокой ночи. В последнее время ты можешь заснуть только в его присутствии.
Через пару дней все повторяется.
И еще через пару.
Потом Джон начинает проводить каждый день вместе с тобой.
Вы не говорите об этом, но ни один из вас не испытывает проблем с практически постоянным присутствием другого в своей жизни. Вскоре ты почти свыкаешься с его болтовней, и через некоторое время тебе даже начинает нравиться звук его голоса.
Удивительно, но он не устает от тебя и не выказывает никаких признаков скуки; в конце концов именно это привязывает тебя к Джону крепче любых цепей. Ты даже находишь для этого оправдание: все-таки он твой единственный друг, и делить его с кем-то еще кажется абсолютно неразумным. Он – единственный человек, на которого можно положиться, единственный, кто всегда будет рядом, единственный, кто поддержит. Конечно, у тебя есть Бро, но с Джоном все по-другому. У него нет никакой необходимости любить тебя, и все-таки он остается с тобой.
Он не говорит ни слова в твой тринадцатый день рождения, и так забавно пытается не издавать ни звука, что ты невольно смеешься каждый раз, когда он это делает. Весь день и большую часть ночи вы общаетесь жестами; возможно, ему немного не хватает словарного запаса, но все же вы вполне свободно разговариваете и даже перебрасываетесь простейшими шутками. Под вечер Джон признается, что не знал, что тебе подарить, и протягивает одинокий неподписанный диск.
Он отказывается рассказать, что на нем записано, и отмечает только, что с этим ему очень помог отец.
«Но в основном это все-таки я», поспешно добавляет он. «Папа просто помог мне с записью и сделал оболочку для диска».
Диск полностью забит фортепианной музыкой в исполнении Джона. Кое-что он написал сам специально для тебя. Когда ты впервые включаешь эти записи, тебя пробивает нервный смех; смертельно обиженный Джон рвется к компьютеру, пытаясь вытащить диск, но ты удерживаешь его и неловко объясняешь свое удивление: как он ухитряется своими корявыми лапами играть такую красивую музыку?
Это его немного успокаивает, но он все равно дает тебе дружеский подзатыльник.
Когда он уходит, ты включаешь диск снова, и с тех пор он никогда не покидает плейлист.
Вы проводите вместе все больше и больше времени – изучая уже не только и не столько язык жестов, но, скорее, погружаясь с головой в сложную науку дружбы. У тебя никогда не было друзей, и иногда ты плохо понимаешь, как надо себя вести с другими людьми; Джон помогает тебе в этом так же, как ты помогал ему учить жесты. Общение тоже похоже на жесты – нужно контролировать каждую мелочь, чтобы тебя поняли правильно.
Он очень часто пытается тебя рассмешить, несмотря на все твои протесты; он оправдывается тем, что ему очень нравится твой смех. В основном его шутки смешат только его самого, но иногда у него все-таки выходит вызвать у тебя отрывочный смешок.
Не менее часто Джон остается у тебя на ночь. Как правило, в такие моменты вы оба спите в обнимку на твоей кровати; как правило, нормальные тринадцатилетние мальчики так не делают. Впрочем, тебя сложно назвать нормальным, и ты используешь это как неоспоримое оправдание. У Джона подобных отговорок нет, но, кажется, ему просто все равно.
Это продолжается много лет; Джон не оставляет своей привычки обниматься со всеми подряд даже в выпускном классе.
- Мне нравятся твои руки, - признается он однажды ночью тебе в ухо и приподнимается на локте, чтобы увидеть, как ты будешь жестикулировать в ответ. Ты повторяешь его движения, но в такой позе нельзя делать сложные жесты, и ты не можешь ответить.
- Ну, в смысле, когда ты ими разговариваешь, - уточняет Джон.
Ты киваешь, закатывая глаза; естественно, ты все понял с первого раза.
- Ладно, извини, - хихикает он, - Но это правда офигенно. Когда я жестикулирую, то у меня, конечно, хорошо выходит, но… бездушно, что ли? А вот, например, когда ты злишься, то у тебя руки прямо летают, движения такие резкие, и вообще можно прямо почувствовать гнев, - он все еще смотрит на тебя, но мыслями явно где-то далеко. Продолжает он не сразу:
- А если ты радуешься, то они как будто под музыку двигаются. Как будто ты дирижируешь огромным таким оркестром, понимаешь, да? Логично, наверное. И даже когда ты просто грустный, это тоже видно по рукам.
Ты растерянно смотришь на него снизу вверх; видимо, он замечает досаду в твоих глазах и забавно морщится:
- Ну не надо сцен! Я знаю, что ты хорошо прячешь эмоции, но я и знаю тебя уже целых пять лет, Дейв Страйдер. Уж я-то могу сказать, когда ты злишься, радуешься, тебе одиноко или больно… - Джон берет твою свободную руку в свои, - И это очень красиво, Дейв, правда.
Ты никогда бы в этом не признался, особенно Джону, но в этот самый момент ты очень близок к тому, чтобы расплакаться, расплакаться и спрятать лицо на его груди. Джон всегда был той каменной стеной, за которой можно спрятаться; он всегда оставался с тобой, когда никто другой даже не пытался просто поговорить.
Просто какой-то соседский пацан, с которым ты столкнулся в магазине.
Просто какой-то соседский пацан, который предложил тебе свой зонтик.
Блин, ну вот.
- Дейв? – вдруг тихо зовет Джон, - А как показать «поцелуй»?
Ты осторожно высвобождаешь руку и показываешь жест – прикоснуться к уголку рта, а потом к щеке; затем делаешь вопросительный жест «зачем», как будто заранее не знаешь его ответ.
Он придвигается совсем близко и мягко прикасается губами к твоим, всего на секунду; когда он возвращается на место и снова смотрит на тебя, то расплывается в самой широкой улыбке из тех, которые ты когда-либо видел.
- Кажись, мне так больше нравится. Так оно во всех языках одинаково, - как ни в чем ни бывало заявляет он.
Улыбка сама расползается по лицу, пока ты пытаешься сморгнуть что-то подозрительно похожее на слезы; наконец ты просто утираешь глаза ребром ладони и обнимаешь Джона, ловя его губы своими. Он весь твой.
Твой друг.
Твой Джон.
Впервые в жизни ты близок к тому, чтобы поблагодарить всех известных тебе богов за лучший из возможных даров.
Название: Безмолвный(Speechless)
Автор: JustDrinkTea
Пейринг: Джон/немой!Дейв
Рейтинг: PG-13
Размер: 4 200 слов.(2 005 - первая глава)
Примечания: АУ - игры нет, а Дейв немой. Флафф как он есть. Фик - мини в двух частях, но цельный по сути. Я сохраняю авторское деление; вторую главу выложу через пару дней, когда бета допилит.
Глава 1Люди относятся к тебе по-другому – и это сказано даже мягче, чем четырехслойная бумага зева плюс. Стадии непонимания и удивления этим тобой уже успешно пройдены, давным-давно сменившись на постоянное глухое раздражение. Единственное, что действительно может нарушить твое спокойствие – люди, которые начинают растяяяяяягивать кааааааждый звуууууук, принимая страдальческое выражение твоего лица за попытки расслышать что-нибудь осмысленное в их мычании.
Впрочем, люди, которые при этом еще и размахивают руками, пытаясь изобразить ими увиденный по телику знак языка жестов, бесят еще сильнее, хоть на умственно отсталых вроде бы как-то не принято злиться.
Тебе очень часто хочется оглушить кого-нибудь из этих придурков по-настоящему, внезапно издав во время его ужимок вопль, уходящий в ультразвук, но в этом-то и кроется проблема.
Не получится.
Сколько бы ты не старался и как бы не напрягал голосовые связки(хотя ты уже пришел к выводу, что их не существует вовсе), сколько бы не молился всем известным твоему маленькому мозгу богам, высказать им все свои соображения насчет справедливости распределения благ земных ты не можешь, и не мог никогда. Да что там, даже возмущенного писка издать не можешь.
Каждая минута твоей маленькой жизни отмечена страданием – страданием и дикой завистью, отгрызающей еще кусочек от сердца каждый раз, когда твой идеальный слух ловит любой звук, произведенный человеческим горлом. Неудивительно; разговаривают вокруг все, и даже дети, глухие с рождения, лепечут что-то, пусть бессмысленное, но ясно различимое ухом. Ты же всегда был белой вороной, и от этого чувства невозможно избавиться нигде, даже в собственном доме. Конечно, Бро делает все, что только в его силах. Он так и не сумел научить тебя говорить языком, но научил – руками, а уж твой словарный запас по части ругательств переплюнет любого старшеклассника. Может быть, он не ас в языке жестов, но всегда охотно переходит на него, если ты об этом просишь, ну, или просто сидишь с кислой миной, рефлексируя над своим личным одиночеством в сети.
Бро, тетя Роксанна и кузина Роуз – вот, пожалуй, и вся твоя семья; под семьей имеются в виду люди, в чьем присутствии ты не чувствуешь себя смертельно больным слабоумным инвалидом.
К двенадцати годам общество почти сумело убедить тебя в своей правоте; к счастью, однажды в твою жизнь вломился человек, сломавший все эти стереотипы в корне.
Вломился в самом прямом смысле.
Это случилось в небольшом магазинчике на соседней улице, когда ты забежал туда купить молока. Вы с бро не особые любители здорового питания, но литр-другой молока в холодильнике обычно стоит – для молочных коктейлей и прочих пищевых извращений, но это, вообще говоря, к делу не относится. Итак, ты пробирался к холодильникам по практически пустому магазину, не обращая особого внимания ни на что, кроме собственных ступней, и, заворачивая за угол стеллажа с сухими завтраками, столкнулся с кем-то явно еще более рассеянным.
Этот кто-то моментально оборачивается и дарит тебе ослепительную улыбку, несмотря на то, что ты только что чуть не сбил его с ног. Улыбке этой явно не помешали бы брекеты, а взъерошенной шевелюре незнакомца – знакомство с ножницами.
Одними губами ты произносишь «извини» и устремляешься дальше, пытаясь уйти от неприятной ситуации как можно быстрее, но он успевает поймать тебя за руку.
- Прости, – все с той же улыбкой говорит он, - я не расслышал!
С недовольным видом ты оборачиваешься и повторяешь «прости», на этот раз дополнив движения губ жестами. Может быть, на этот раз он поймет, что «расслышать» что-то из твоей речи физически невозможно.
- Ух тыыыы! – выдыхает он, завороженный плавными движениями рук прямо перед своим носом-пуговкой: - Ты руками разговариваешь!
Тебе хочется поздравить юного гения и вручить ему какой-нибудь приз, но он вряд ли что-то поймет из твоей жестовой тирады, поэтому ты просто подтверждаешь его подозрения кивком.
- Получается, ты глухой? Ты по губам читаешь, да? Может, мне говорить помедленней? Да, точно, надо помедленней!
Глаза закатываются будто сами собой. Нет, как раз слух у тебя в полном порядке, как показало множество тестов, число которых уже давно перевалило любой предел, за которым такие вещи перестают быть чем-то необычным. Пытаясь передать суть проблемы, ты несколько раз указываешь на свои губы, беззвучно шевеля ими, но это вызывает у твоего собеседника только недоумение:
- Что-то со ртом не так?
У тебя невольно вырывается усталый вздох. Постучав по ушам, ты показываешь большие пальцы, чтобы дать понять, что они работают нормально, и снова указываешь на губы, приоткрыв их, как будто собираешься заговорить, но не издаешь ни звука.
- А, понял, ты немой.
Тебя слегка корежит от этого слова, но он прав; приходится согласно кивнуть.
Когда до большинства людей доходит суть твоей проблемы, они обычно зависают на некоторое время, не в силах найти слов, которые бы не сделали ситуацию еще более неловкой. Этому же пацану не составляет никакого труда найти новую тему для разговора:
- Ой, я немножко знаю язык жестов! Нас учили в школе, я могу свое имя показать, смотри! – он вытягивает мизинец в не слишком удачном подобии буквы "j" и повторяет ее вслух. За этим следует вполне приличная "o", а потом, после недолгих раздумий, он признается, что забыл букву "h".
Не дожидаясь, пока он вспомнит сам, ты показываешь нужный жест в надежде, что разговор на этом закончится и можно будет наконец уйти отсюда вместе с этим треклятым молоком.
- А, ну да, вот так! – скопировав твой жест, он заканчивает слово буквой "n". На самом деле у него получается "a" – это обычная ошибка новичков, потому что жесты очень похожи. Ты не можешь указать на ошибку словами, поэтому берешь его руку в свои и перемещаешь большой палец в правильное положение, заставляя его извиниться сквозь смех.
Снова кивнув, ты показываешь «до свидания», надеясь, что таким базовым фразам его учили, и поворачиваешься в сторону полок с молочной продукцией, но снова чувствуешь аккуратную, но сильную руку на локте. Это уже начинает надоедать, и ты сжигаешь Джона самым недовольным взглядом из-под очков, на который только способен. Пусть даже он не делает из тебя инвалида, как большинство других людей, но на посмешище своим интересом он уже выставил вас обоих. Это не так уж и приятно, учитывая, что он относится к языку жестов, как к какой-то веселой игре.
- Извини еще раз, - с виноватой улыбкой говорит он, - но ты так и не представился.
Ты быстро показываешь четыре буквы – может, теперь он наконец отцепится? – но недоумение на его лице говорит само за себя. В первый раз он своим маленьким усохшим мозгом явно нихрена не понял, и ты медленно повторяешь слово, показывая каждую букву отдельно.
- Дейв? – дождавшись утвердительного кивка, он расплывается в улыбке: - Приятно познакомиться, Дейв! Может, когда-нибудь как-нибудь вместе потусим? Мы с папой только недавно переехали, и я почти никого тут не знаю, так что…
Потеряв терпение, ты пожимаешь плечами и указываешь в сторону выхода, давая понять, что очень торопишься, и наконец-то до него доходит хоть что-то:
- Ну ладно… Еще увидимся тогда, да?
Ничего не ответив, ты быстро сваливаешь в пакет все необходимое, оплачиваешь покупки и пулей вылетаешь из магазина, дав себе слово никогда больше туда не заходить.
Несколько следующих недель проходят вполне мирно, и ты практически забываешь о той встрече. Брату ты об этом не сказал вообще, да и сам Джон почти никогда не всплывал в голове – зачем вспоминать очередного прохожего, который все равно никогда тебя не поймет? Поговорили и хватит – по крайней мере, до следующей, не менее случайной, встречи ты думал именно так.
Однажды в среду ты приходишь из школы только для того, чтобы увидеть брата, ползающего кверху жопой с камерой в руках вокруг горы кукол. Не отрываясь от экрана, он делает в твою сторону жест – нечто среднее между «брысь отсюда» и «привет», и ты понимаешь, что лучше всего будет на некоторое время свалить из дома. Небо медленно затягивалось тучами с самого утра, но, как назло, ливень начинается именно тогда, когда ты уже удалился от дома не меньше, чем на милю. Зонтика с собой нет и не предвидится; толстовка спасает примерно на пятнадцать минут, но вскоре становится проще ее снять и нести в руках, иначе ты похож на какого-то зомби-утопленника, только что вылезшего из реки. Примерно в этот момент ты разворачиваешься по направлению к дому и хмуро шлепаешь по лужам, мечтая хоть о каком-нибудь укрытии. Ты бы сейчас хоть к самому дьяволу в пекло залез, если бы тебе пообещали, что там будет крыша над головой.
На перекрестке ты останавливаешься, решая, добежать ли до дома вдоль шоссе под дождем, или уйти в лабиринт переулков, где можно будет прятаться под козырьками подъездов, но путь в итоге займет вдвое больше времени; задумавшись, ты не сразу замечаешь, что дождь вроде как внезапно прекратился.
Удивленно вскинув голову, ты сталкиваешься взглядом со знакомыми голубыми глазами. Узнать благодетеля с зонтиком нетрудно, пусть даже ты не видел и не вспоминал его уже довольно долго.
- Здорово, Дейв! – весело приветствует тебя Джон с непреходящей широкой улыбкой.
Ты не отвечаешь – в основном потому, что не можешь ничего сказать вслух, а руки себя прекрасно чувствуют в карманах, и вынимать их совсем неохота. Впрочем, прогнать его ты тоже не пытаешься: его зонтик пришелся весьма кстати, так что можно и пройти рядом некоторое время.
Джона в свою очередь совершенно не смущает необходимость тащить разговор на себе:
- Ну что, - беззаботно спрашивает он, - куда ты собирался?
Ты вынимаешь одну руку из кармана, только чтобы по буквам показать слово «д-о-м-о-й», и тут же прячешь ее обратно. Он наверняка не знает жест для самого слова, но отдельные буквы понять должен.
- «Домой», да? – переспрашивает он, делая нужный жест свободной рукой и заставляя тебя удивленно вскинуть бровь. Заметив это, Джон нервно смеется:
- Я же все правильно показал? Я за эти две недели еще кое-что подучил – нашел в библиотеке книжки, и в интернете много всего, так что… Ну, ты, наверное, можешь говорить жестами, если хочешь; может, я и не все пойму, но постараюсь! – он снова улыбается во весь рот и добавляет: - Тебе же так проще, да? И ты можешь мне объяснять то, что я не пойму!
Он говорит совершенно серьезно и от этого как-то не по себе. Очень немногие нормальные люди потратили бы столько сил, чтобы иметь возможность общаться с тобой, и настойчивость Джона пугает.
- А еще… Ну, ты же так и не ответил насчет того, чтобы вместе чем-нибудь заняться? Если не хочешь, то не надо, я не…
Ты вытаскиваешь обе руки и начинаешь жестикулировать, стараясь подбирать самые простые слова и двигать пальцами достаточно медленно, чтобы напряженно вглядывающийся Джон все понимал правильно. «Идем домой ко мне», выстраиваешь ты первую фразу, и, удостоверившись, что все понятно, продолжаешь: «Мы можем поговорить там, где нет дождя».
Он недоуменно моргает, но тут же вновь расплывается в улыбке:
- Ага! Кажись, я почти все понял… - и забавно сдвигает брови, явно прокручивая увиденное в голове еще раз и словно пытаясь убедиться, что это действительно так.
Ты можешь удержаться от смеха, сам не зная, что именно во всем этом тебя развеселило, но моментально обрываешь самого себя, захлопнув рот рукой. Когда ты еще мечтал о возможности издать хоть какой-нибудь звук своим увечным горлом, смех был первым в длинном списке невысказанных эмоций. Сейчас же все, что исходит из груди – тихий хрип и бессильные легочные спазмы, что-то между кашлем и свистом, и единственное, по чему окружающие могут отличить твой смех от астматического припадка – трясущиеся плечи и те дурацкие ямочки на щеках, которые появляются только при улыбке.
Однако Джон просто смеется вместе с тобой без каких-либо признаков испуга или отвращения.
Он не понимает, почему ты засмеялся, ты сам не понимаешь, почему засмеялся… Это очень и очень странно, но в некотором роде даже приятно.
Джон следует за тобой, безропотно преодолевая лестницу на девятый этаж, а потом, уже в квартире, еще одну – к тебе на чердак. Вы оба тихи, как мышки, но когда ты пытаешься проскользнуть наверх вслед за ним, за спиной раздается приятный баритон Бро:
- Ну и что у тебя за новый бойфренд?
Ты впихиваешь хихикающего Джона в свою комнату и обреченно перегибаешься через перила. Бро откровенно ржет, и ты показываешь ему фак.
- Кто таков-то? – повторяет он вслух, не удосужившись даже вспомнить нужные жесты. Ты со злостью отвечаешь несколькими рваными движениями: «Никто. Заткнись».
- Никто так никто. А этот никто макароны с сыром любит?
«Я очень надеюсь, епт».
- И я, конечно же, вотпрямщас должен вам их заебашить?
«Давай, хозяюшка, напяливай свой боевой фартук и пиздуй на кухню».
Бро хрюкает от смеха:
- Да у нас тут бунт на корабле! – и ты поднимаешься наверх, предварительно с гордостью просигналив в ответ: «В анусе твоем бунт, пес, а у меня гость».
Глава 2Следующие пару часов вы с Джоном проводите за проверкой его не слишком уверенных познаний в языке жестов. Пусть даже для новичка его словарь весьма хорош, учиться бегло жестикулировать ему придется еще очень и очень долго. Он знает самые базовые понятия – местоимения, предлоги, немного разрозненных глаголов и существительных, может задать простейший вопрос, но этого совершенно недостаточно для нормального содержательного разговора.
Чтобы Джон тебя хоть как-то понимал, приходится использовать самые простые жесты, составляя из них максимально доступные предложения; для него это – практика, для тебя же, как «носителя языка»… Мягко говоря, нудятина.
Впрочем, он очень старательный ученик, с этим не поспоришь. Так же, как и Бро, он намного лучше понимает твои жесты, чем делает их сам; у него хорошо выходит повторять твои движения, но он моментально забывает только что изученное, восхищенный новым материалом. Это начинает заебывать уже через полчаса, и ты как никогда жалеешь о том, что не можешь обматерить его или хотя бы просто накричать вслух, чтобы вбить хоть что-нибудь в эту тупую взъерошенную башку.
Тебе остается только мысленно рвать на себе волосы от бессилия и старательно давить постоянные позывы придушить этого придурка. Через некоторое время, когда твои запасы иронии почти подходят к концу, очень кстати появляется Бро с двумя тарелками огненно-горячих макарон; несмотря на весь энтузиазм Джона, ты объявляешь перерыв и вцепляешься в свою порцию, как в спасательный круг. Даже с набитым ртом Джон не перестает говорить о всякой фигне; ты изредка киваешь, чтобы сделать вид, что слушаешь, но на самом деле просто игнорируешь его болтовню и наслаждаешься едой.
Через некоторое время вы продолжаете урок, и ты заставляешь Джона четыре раза повторить весь алфавит от начала до конца. Потом – от конца до начала. Потом ты сам показываешь ему буквы, чтобы он назвал их вслух.
Джон явно наслаждается каждой минутой этого странного занятия, но ты сам не слишком уверен в своих чувствах насчет всей ситуации. Тебе не слишком-то весело, смешно или интересно, но когда в пять часов вечера Джон с сожалением объявляет, что ему пора уходить, ожидаемое облегчение не приходит.
Когда он уходит, комнату накрывает тишина. Если прислушаться, можно уловить отголосок телевизора Бро из гостиной, но кроме этого далекого шума, не слышно ни единого звука. Тебе казалось, что эта тишина будет благословенной – но всего через несколько минут радость одиночества проходит, оставляя страх перед внезапно показавшейся неправильной пустотой комнаты. Неужели так было всегда, и ты просто этого не замечал, поглощенный собственным внутренним миром? Тебе хочется верить, что это не так, но ты уже ни в чем не можешь быть уверен.
Ночь проходит в панических раздумьях и метаниях; тонкий, смешной, но обещающий стать прекрасным тенором голос никак не выходит из головы. Неуклюжий, болтливый и местами раздражающий настолько, что хочется придушить его подушкой и выкинуть труп в окно – но этот мальчишка по какой-то только ему ведомой странной причине потянулся к тебе.
Он пытается найти общий язык.
Пытается сделать твою жизнь чуть более приятной так, как умеет.
Пытается говорить на твоем языке.
Пытается общаться с тобой, как с равным; как с совершенно нормальным человеком.
Тебе даже немного интересно, насколько его хватит. Наверное, он быстро устанет от такого тягостного общества: дети вашего возраста редко увлекаются чем-то надолго, особенно если это что-то требует такого напряжения ума и тела, как изучение языка жестов. Очевидный логический вывод горчит на языке, и ты не можешь найти этому причину. Тишина превращается в душную давящую повязку на ушах, и ты поспешно спускаешься вниз, чтобы залезть на футон и, дрожа, свернуться калачиком в родных руках брата.
Он обеспокоенно спрашивает, что случилось; если что, можешь рассказать; ну и хрен с тобой, спи давай. За это ты его и любишь – он всегда знает, когда надо отступить и позволить тебе разобраться самому.
Пару дней спустя Джон появляется у дверей квартиры – к твоему немалому удивлению и тут же стыдливо подавленной радости. Он приветствует тебя жестами, и даже ухитряется показать почти все так, как нужно; когда ты несколькими скупыми движениями сообщаешь ему это, он буквально взрывается от счастья. На секунду тебе кажется, что он сейчас действительно взорвется – ореол радостного возбуждения вокруг него буквально можно потрогать руками, а его веселым воплям будто подпевают ангелы.
- Я все это время тренировался! – хвастается он, просачиваясь в квартиру мимо тебя и с интересом разглядывая Коляна, удобно пристроившегося на колонке: - Папа мне еще несколько книжек купил, но я пока еще их не просмотрел.
Одним движением он поворачивается на каблуках и заглядывает тебе в лицо с энтузиазмом голодного щенка: - Не стоит ведь много сразу знаний хапать, наверное? Я же тогда вообще ничего не запомню, и тебя понимать не смогу! Тебе придется по буквам раскладывать каждое слово, или вообще записывать… О, а давай…
Ты вдруг невероятно отчетливо понимаешь, что именно в его поведении пугает тебя до усрачки.
Договорить следующее слово Джон не успевает: ты захлопываешь ему рот ладонью, которую он от неожиданности случайно прикусывает, и губами очень отчетливо произносишь «заткнись». В его глазах появляется что-то похожее на понимание, а затем он виновато кивает, шевеля губами под твоими пальцами в беззвучном «прости». Осторожно и медленно ты убираешь ладонь, готовый моментально вернуть ее на место, если он снова переборщит с болтовней; однако урок усвоен, и Джон молча взбирается по лестнице вверх, скрываясь в твоей комнате. Удивительным образом эта покорность греет душу.
Бро провожает тебя взглядом все время, пока ты пробираешься через захламленную гостиную. Обычно ты можешь сказать, о чем он думает – годы чтения мыслей сквозь непроницаемую броню крутизны не прошли даром, - но сейчас его лицо абсолютно непроницаемо, и это нервирует. Добравшись до своей комнаты, ты закрываешь дверь на защелку и несколько раз проверяешь ее, прежде чем начать занятие.
В прошлый раз вы достаточно намучались с алфавитом, чтобы даже Джон его запомнил; теперь, наверное, можно попробовать выучить цифры. Ты не учитель и никогда им не был; наверное, Монтессори бы повесилась, увидев твои методики подачи материала, но, обучая кого-нибудь языку с нуля, нужно начинать с самых основ, ведь так?
Считает Джон хорошо, и это хоть немного радует. Значит, не придется вбивать цифры в его бестолковую башку по несколько часов, и вскоре можно будет перейти к более сложным и нужным вещам. Вы учите названия окружающих предметов: ты показываешь на что-нибудь пальцем, а другой рукой исполняешь жесты.
Это у Джона выходит намного хуже.
У него закостенелые и неуклюжие пальцы, и несмотря на все усилия, ты не можешь оставаться спокойным, глядя, как он в пятый раз сгибает безымянный под неправильным углом. Тебе постоянно приходится поправлять его: выставлять положение большого пальца, выворачивать остальные, менять руки местами, когда он пытается повторить твой жест зеркально… На все твои красноречивые злые взгляды он только смеется и пытается еще раз, и иногда у него даже выходит правильно.
Остаток дня проходит так же, как среда: жесты, жесты, еще немного жестов, какой-то перекус, который притащил Бро, снова жесты, уже знакомое уныние после ухода Джона и, уже под вечер, нервные обнимашки с братом до глубокой ночи. В последнее время ты можешь заснуть только в его присутствии.
Через пару дней все повторяется.
И еще через пару.
Потом Джон начинает проводить каждый день вместе с тобой.
Вы не говорите об этом, но ни один из вас не испытывает проблем с практически постоянным присутствием другого в своей жизни. Вскоре ты почти свыкаешься с его болтовней, и через некоторое время тебе даже начинает нравиться звук его голоса.
Удивительно, но он не устает от тебя и не выказывает никаких признаков скуки; в конце концов именно это привязывает тебя к Джону крепче любых цепей. Ты даже находишь для этого оправдание: все-таки он твой единственный друг, и делить его с кем-то еще кажется абсолютно неразумным. Он – единственный человек, на которого можно положиться, единственный, кто всегда будет рядом, единственный, кто поддержит. Конечно, у тебя есть Бро, но с Джоном все по-другому. У него нет никакой необходимости любить тебя, и все-таки он остается с тобой.
Он не говорит ни слова в твой тринадцатый день рождения, и так забавно пытается не издавать ни звука, что ты невольно смеешься каждый раз, когда он это делает. Весь день и большую часть ночи вы общаетесь жестами; возможно, ему немного не хватает словарного запаса, но все же вы вполне свободно разговариваете и даже перебрасываетесь простейшими шутками. Под вечер Джон признается, что не знал, что тебе подарить, и протягивает одинокий неподписанный диск.
Он отказывается рассказать, что на нем записано, и отмечает только, что с этим ему очень помог отец.
«Но в основном это все-таки я», поспешно добавляет он. «Папа просто помог мне с записью и сделал оболочку для диска».
Диск полностью забит фортепианной музыкой в исполнении Джона. Кое-что он написал сам специально для тебя. Когда ты впервые включаешь эти записи, тебя пробивает нервный смех; смертельно обиженный Джон рвется к компьютеру, пытаясь вытащить диск, но ты удерживаешь его и неловко объясняешь свое удивление: как он ухитряется своими корявыми лапами играть такую красивую музыку?
Это его немного успокаивает, но он все равно дает тебе дружеский подзатыльник.
Когда он уходит, ты включаешь диск снова, и с тех пор он никогда не покидает плейлист.
Вы проводите вместе все больше и больше времени – изучая уже не только и не столько язык жестов, но, скорее, погружаясь с головой в сложную науку дружбы. У тебя никогда не было друзей, и иногда ты плохо понимаешь, как надо себя вести с другими людьми; Джон помогает тебе в этом так же, как ты помогал ему учить жесты. Общение тоже похоже на жесты – нужно контролировать каждую мелочь, чтобы тебя поняли правильно.
Он очень часто пытается тебя рассмешить, несмотря на все твои протесты; он оправдывается тем, что ему очень нравится твой смех. В основном его шутки смешат только его самого, но иногда у него все-таки выходит вызвать у тебя отрывочный смешок.
Не менее часто Джон остается у тебя на ночь. Как правило, в такие моменты вы оба спите в обнимку на твоей кровати; как правило, нормальные тринадцатилетние мальчики так не делают. Впрочем, тебя сложно назвать нормальным, и ты используешь это как неоспоримое оправдание. У Джона подобных отговорок нет, но, кажется, ему просто все равно.
Это продолжается много лет; Джон не оставляет своей привычки обниматься со всеми подряд даже в выпускном классе.
- Мне нравятся твои руки, - признается он однажды ночью тебе в ухо и приподнимается на локте, чтобы увидеть, как ты будешь жестикулировать в ответ. Ты повторяешь его движения, но в такой позе нельзя делать сложные жесты, и ты не можешь ответить.
- Ну, в смысле, когда ты ими разговариваешь, - уточняет Джон.
Ты киваешь, закатывая глаза; естественно, ты все понял с первого раза.
- Ладно, извини, - хихикает он, - Но это правда офигенно. Когда я жестикулирую, то у меня, конечно, хорошо выходит, но… бездушно, что ли? А вот, например, когда ты злишься, то у тебя руки прямо летают, движения такие резкие, и вообще можно прямо почувствовать гнев, - он все еще смотрит на тебя, но мыслями явно где-то далеко. Продолжает он не сразу:
- А если ты радуешься, то они как будто под музыку двигаются. Как будто ты дирижируешь огромным таким оркестром, понимаешь, да? Логично, наверное. И даже когда ты просто грустный, это тоже видно по рукам.
Ты растерянно смотришь на него снизу вверх; видимо, он замечает досаду в твоих глазах и забавно морщится:
- Ну не надо сцен! Я знаю, что ты хорошо прячешь эмоции, но я и знаю тебя уже целых пять лет, Дейв Страйдер. Уж я-то могу сказать, когда ты злишься, радуешься, тебе одиноко или больно… - Джон берет твою свободную руку в свои, - И это очень красиво, Дейв, правда.
Ты никогда бы в этом не признался, особенно Джону, но в этот самый момент ты очень близок к тому, чтобы расплакаться, расплакаться и спрятать лицо на его груди. Джон всегда был той каменной стеной, за которой можно спрятаться; он всегда оставался с тобой, когда никто другой даже не пытался просто поговорить.
Просто какой-то соседский пацан, с которым ты столкнулся в магазине.
Просто какой-то соседский пацан, который предложил тебе свой зонтик.
Блин, ну вот.
- Дейв? – вдруг тихо зовет Джон, - А как показать «поцелуй»?
Ты осторожно высвобождаешь руку и показываешь жест – прикоснуться к уголку рта, а потом к щеке; затем делаешь вопросительный жест «зачем», как будто заранее не знаешь его ответ.
Он придвигается совсем близко и мягко прикасается губами к твоим, всего на секунду; когда он возвращается на место и снова смотрит на тебя, то расплывается в самой широкой улыбке из тех, которые ты когда-либо видел.
- Кажись, мне так больше нравится. Так оно во всех языках одинаково, - как ни в чем ни бывало заявляет он.
Улыбка сама расползается по лицу, пока ты пытаешься сморгнуть что-то подозрительно похожее на слезы; наконец ты просто утираешь глаза ребром ладони и обнимаешь Джона, ловя его губы своими. Он весь твой.
Твой друг.
Твой Джон.
Впервые в жизни ты близок к тому, чтобы поблагодарить всех известных тебе богов за лучший из возможных даров.
@темы: Kids, Dave Strider, John Egbert, Fanfiction
-
-
13.02.2014 в 18:21А крутой фик!
Спасибо, что поделились.
-
-
13.02.2014 в 20:11-
-
14.02.2014 в 01:09Оно чудесно и офигенно!
ваще нечасто годно раскрывается тема слепоты/глухоты/немоты, но это прям алмаз какой-то.
На цитатки разобрать :33
и по отп, ага.
*пошёл рекламить*
-
-
14.02.2014 в 21:04-
-
14.02.2014 в 21:12-
-
15.02.2014 в 00:27Этот фик разбил моё кокоро
Он так прекрасен. Просто. Охуительно. Прекрасен.
И перевод о-ху-е-нен. Вот даже и не сказала бы, что видно, что это перевод, оно как авторский текст читается
Спасибо, переводчик. Оно великолепное.
*пошёл показывать ВСЕМ*
-
-
15.02.2014 в 00:50перевод просто обязан быть приличным, професьон оближ, так сказать. мои преподаватели бы рвали на себе волосы, если бы у меня были плохие переводы, серьезно
но было сложно избавляться от лишних местоимений - англофандом очень, блин, любит такое вот второе лицо-настоящее время, а переводить его сложно, громоздкий текст выходит.
-
-
25.03.2014 в 18:49Каждая минута твоей маленькой жизни отмечена страданием – страданием и дикой завистью, отгрызающей еще кусочек от сердца каждый раз, когда твой идеальный слух ловит любой звук, произведенный человеческим горлом. Неудивительно; разговаривают вокруг все, и даже дети, глухие с рождения, лепечут что-то, пусть бессмысленное, но ясно различимое ухом.
*бьется головой*
-
-
25.03.2014 в 19:39-
-
25.03.2014 в 19:57Тема все-таки сложная) Я о ней бы даже не задумывалась, если бы нас все это не заставляли сдавать.
Немые-то как раз слышат.
А вот с рождения глухие дети не говорят. Их нужно заставлять.
Есть такая штука, называется "гуление". Это когда маленькие дети начинают учиться издавать звуки. (механизм основан на подражании). Так вот звоночек глухоты ребенка - он не издает звуков. потому что речи не слышит => повторять смысла нет. Интересно, что в неслышащих семьях (т.е. оба родителя не слышат и разговаривают жестами) гуление таки идет, но тогда ребенок пытается повторить жесты.