Название: Rage of Heaven
Составитель: davekat-team
Форма: фанмикс
Размер: 17 песен, общее время звучания - 1:07:26, вес - 116 МБ
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG
Примечания: Внимание, этот плейлист относится ко всей выкладке и тесно к ней привязан.
Песни 1, 2, 3 - "Аквариум"
Песни 4, 5, 6 - "Пожалуйста"
Песни 7, 8, 9 - "Пробуждение"
Песни 10, 11 - "Кофе за счёт заведения" (см. часть 2)
Песни 12, 13, 14, 15, 16, 17 - "Нет никакой игры, Дейв" (см. часть 2)
Спасибо за внимание.
Составитель: davekat-team
Форма: фанмикс
Размер: 17 песен, общее время звучания - 1:07:26, вес - 116 МБ
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG
Примечания: Внимание, этот плейлист относится ко всей выкладке и тесно к ней привязан.
Песни 1, 2, 3 - "Аквариум"
Песни 4, 5, 6 - "Пожалуйста"
Песни 7, 8, 9 - "Пробуждение"
Песни 10, 11 - "Кофе за счёт заведения" (см. часть 2)
Песни 12, 13, 14, 15, 16, 17 - "Нет никакой игры, Дейв" (см. часть 2)
Спасибо за внимание.
Название: Аквариум
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 2732 слова
Пейринг: alpha!Дейв Страйдер/human!Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: ангст, AU частично
Рейтинг: R
Краткое содержание: интерпретация, в которой в жизни альфа-Дейва присутствует человеческая версия Карката
Когда пришла пора вернуться в Хьюстон, никакого Хьюстона уже не было. Его ещё не залило водой, но он уже выглядел, как ближний восток. Мои статуи свободы туда пока не доставили, но с их ролью в композиции отлично справлялись огромные американские горки, идущие меж руин. Я проходил по городу от силы два часа, но за это время уже успел застать состав, слетевший с высоты десятого этажа. Он умотал в сторону сгоревшего парка и ёбнулся в угли со страшным человеческим криком и грохотом, а через полчаса уже пошёл новый.
Смерти вокруг было больше, чем среди микробов при дезинфекции. С видом туриста я ходил и снимал шок-контент на камеру. К ним в город вернулся рыцарь, но рыцарь их был не тот – он пришёл только забрать свой меч и оставить посылку наследнику. Ни спасение людей, ни священная война его не интересовали. Рыцарь был по психотипу тот самый фотограф, который снимает ребёнка за секунду до того, как его застрелят, и получает за это на выставке главный приз.
Поэтому половицы старой квартиры не отдали рыцарю меч. За этим у него была с собой болгарка. Хоть ты тресни, а он исполнит пророчество, даже если пророчеству это уже не нужно. Подумаешь, абстрактное добро. Здесь человек выполняет задачу, и законы Лорда Времени – единственные, которым он подчиняется. Даже пространство больше ему не указ с тех пор, как он открыл отрицательную алхимизацию.
И меч на солнце блеснул, будто говоря мне: «когда ты воткнул меня сюда, ты был другим», и в тепле, в пыли, в пронзительном крике улицы и ворон из его стали на меня смотрели боги. Но не мои. Я протёр его тряпочкой, говоря ему на языке мыслей и рук: «я починю тебя, и тебе всё равно никто не поверит», а он смиренно скрылся в моей инвентеке, как жертва изнасилования.
К сожалению, в той альтернативной ветви пророчества, которая предполагала починку меча, меня снова встретили золотые глаза, полные назойливого божественного убеждения. Точнее, глаза были черные, причём какой-то нефтяной и чернильной восточной чернотой, но на дне блестело оно, ни с чем не сравнимое… Люди делятся на два типа: таких, как я, и таких, как он.
Я никогда не видел Проспит, зато Проспит постоянно видит меня. Даже Баронесса не смотрит на меня так часто из чужих загипнотизированных глаз, как эта ссаная луна вместе со своей Скайей. Я не знаю, чего они хотят от меня, но они дают одни из самых точных предсказаний, которые я могу получить, ни во что не ввязываясь. Мне только нужно периодически обходить их душеспасительные ловушки, но это несложно, потому что они очевидные.
Новая, например, была такая: мне отказались чинить меч. Решили, что лучше будет починить меня. Посмотрите:
– Я не очень понимаю, о чём ты и зачем тебе вообще это надо, у меня сейчас даже нет людей, которые хоть что-то понимают в холодном оружии, но скажи, ты когда-нибудь думал о Боге? Мне кажется, судьба привела тебя сюда не просто так…
Очень здорово. Где здесь можно промотать все диалоги до ближайшей порнографии?
***
Спасибо.
Его тело пахнет лекарствами и мылом. Оно всё дышит хрупкой живописной измученностью, в нём полно памяти о старом страхе и боли. Лицо такое, будто он либо только закончил плакать, либо вот-вот начнёт, и это выражение очень глубоко трогает.
Мне нравится дизайн этого персонажа. Это человек, побывавший в увеселительных лагерях и вкусивший все их прелести: у него СПИД, гастрит, в жопу выебанные нервы и кожа усеяна неведомыми болячками, залитыми лиловой мазью. На обеих руках не хватает средних пальцев – видимо, слишком много показывал, а на щеке пластырь, прикрывающий татуировку с номером и словом «уёбище», потому что да, такие им бьют там, и по жизни он любит причитать, пить успокоительные и плакать.
Я снимаю с него белую футболку, голодный по его телу, от которого веет неуклюжим жаром, и всё это происходит в холодной полупустой комнате, в полумраке, под серый и шумный дождь за окном. Мы с ним о чём-то договорились, кажется. Моя рука идёт от груди до паха.
Сам он смуглый с желтоватой неевропейской ноткой, у него далеко посаженные глаза и резкое, грубо выточенное лицо. На голове очень густые чёрные волосы, а ещё – на руках и ногах, словно древесные прожилки на его текстурной охряной коже, и мне не хватает только масла, чтобы залакировать работу. Липко склеивающиеся ресницы, стрелки припавших к телу волос, блики по жилистому изгибу – это было бы замечательно, но здесь и сейчас я просто мокро целую ему лицо.
Он сам маслянистый на вид – по цветам, по палитре, как масляная краска, как масляный портрет, выцветший и тёмный, потрескавшийся. Неприкаянный кусочек живой материи, уже безусловно умершей в ближайшем будущем, но пока ещё тёплой на этих костях, которые скоро будут лежать под водой, облепленные водорослями. Жизнь, существующая только на определённом отрезке времени, прикосновение, существующее только сейчас.
Как и всё прочее, я делаю это не только потому, что это неизбежно. Сама природа неизбежных вещей заключается в том, что они совершенно естественны. Все отмеченные на глобальной шкале времени поступки глубоко свойственны личности, совершившей их, и глубже, чем она сама может подозревать об этом. Если мне суждено убить президентов – может быть, я хочу этого? И если я хочу затащить в постель этого парня – может быть, так и следует? Я не вижу никакой разницы между звеньями в цепи уже произошедших событий, и в этом главное мастерство слуги Лорда. Всё, что я сделаю, я уже сделал, и именно поэтому он уже здесь.
Я очень нежен, а мой любовник напряжён и слаб. Из глубины забытых разговоров ко мне всплывает, что с ним делали что-то такое в лагерях или до них. Именно поэтому всё так сложно. Это в целом не очень приятно и весело, даже не красиво – печаль и физиология. Какой вкус у поцелуев человека с желудочными проблемами? Мятный с удивительно мерзкой горчинкой, от которой хочется блевать, но это не важно. Пути несущественны.
Я просто очень хочу впитать в себя кого-то другого, прикоснуться к чужому образу и почувствовать единение с человеком, который всё равно никогда не поймёт меня. И моё, и его тело – это лишь инструменты. Грязная работа. Хотя, наверное, он так не думает.
Но он ничего не знает.
Я не видел смысла запоминать этот разговор, но он всё равно во мне остался. Так иногда бывает. Я сказал что-то о том, что у него секта, а он ответил:
– А что, если я скажу, что бога нет?
Тогда я сказал ему, что бог есть. И не один. Есть боги, которые живут между окнами четвёртых стен, есть мой бог, есть ёбаная Скайя и чёрт знает, что ещё, но он меня не понял. Он тактично покивал головой в манере психоаналитика и явно остался с впечатлением, что у меня шизофрения, но пускай. Для куска смертной плоти это вполне допустимая позиция, если не сказать, что самая правильная. Я был бы только рад, если бы он научил меня так же не видеть дальше собственного носа. Я ведь тоже всего лишь побочный продукт вселенской переработки, мне ни к чему столько знаний о мире. Но за всё время он так и не смог. Может, это потому что я не слушал.
Когда мы закончили, он всё-таки расплакался, причём с икотой, дрожью и истерикой. Я сидел и отпаивал его успокоительным, при этом я ещё и был виноватым. О, зачем же я сделал это с ним. Зачем я был таким трогательным и нежным. Это был удар ниже пояса.
Господи, но он нравился мне. Причём именно этой мучительной трогательностью, глупой и наглой, а ещё этими попытками казаться деловым и циничным, несмотря на все слёзы и неполадки собственной головы и тела. Я отдыхал на этом.
Правда, ему было плохо. Он не хотел влюбляться в меня, и чем ближе к этому шло, тем больше он нервничал, а теперь, когда всё кончилось постелью, он сказал:
– Ты меня уничтожил.
И, может быть, он был прав. А с другой стороны, ему всё равно не так долго осталось. Можно считать, что я порадовал его перед смертью. Это же было радостью? Я не сделал ничего плохого. Я был рядом – я буду рядом – почти целый месяц.
***
Целый месяц, серый и душный, и такой одинаковый, что в моей голове он слипся в один единственный полный мигрени день. И ещё – ночь, звёздную и рассыпчатую, с таким небом, будто с него кто-то снюхал кокаиновую дорожку. В память врезался огонёк свечи, а вместе с ним – солнечное пятно в подслеповатых глазах. Он любил фонарики больше, чем лампы, а свечи больше, чем фонарики, но четырьмя пальцами ему было тяжело крепко держать подсвечники, поэтому я всегда носил их за ним к дереву, под которым мы сидели.
Он очень много слушал, а я очень много говорил. Не помню, что конкретно, и даже не помню, о чём, но предполагаю, что обо всём на свете. Мне так много чего есть рассказать. В моей жизни было так много говна, так много необъяснимого – и так много простых вещей, которые просты только для меня, но которыми нестерпимо хочется поделиться.
Я всегда был один. В какие-то моменты меньше, в какие-то больше, но это всегда были десятые доли, не меняющие сути. Будь то моя команда, мой Орден, совет директоров или студия – я не был на одной волне никогда и ни с кем. Или моё детство, когда надо мной смеялись другие дети, а я дрался с ними, но их всегда было больше, чем было меня. Как-то я сбежал и думал, что это конец, и даже хотел этого, но в глубине души знал, что этого не случится. Потому что я был слугой повелителя времени – я очень скоро узнал об этом. Однако прошло ещё много лет, прежде чем я понял, что всё это было напрасно.
Мне достался весь мир – весь он, всё человечество, но не только мне, поэтому он был мёртвый. Я волен делать всё, что хочу, при условии, что всё придёт к оговорённому финалу – точно так же, как и Баронесса. Мы ходим с ней под одним начальником, и я не понимаю, почему он делает так. Но не могу ничего изменить.
До меня доходили слухи про его Служанку, но я не она, я не буду бегать по поручениям. Я рыцарь. Я только выполняю свой долг, не менее, но и не более того. Ещё – вассал моего вассала… Я не понимаю, какого чёрта Крокеркорп убивает моих людей. Это нарушение всех наших договорённостей. Ведьма думает, что ей всё можно, потому что она на несколько тысяч лет старше – а я убью её марионеток уже совсем скоро. И её саму непременно попробую. Потому что она позволяет себе слишком много, забывая о том, что мы с ней одной породы. Не говоря уже о том, что я герой времени. Если она так любит иерархию, то вот она.
Хотя я знаю, что Мастер спустит ей с рук мою смерть. Самая большая проблема времени в том, что с ним никогда нельзя торговаться. Все сделки совершаются одновременно, раз и навсегда, они уже совершены, их результаты уже здесь и всё это преимущественно нечестно.
Когда я рассказываю ему о таких неурядицах, он берёт мои плечи полупустыми руками и говорит:
– Вот пидоры. Вот задница.
И на душе становится легче, даже если я знаю, что он не верит мне.
***
Две недели я красил в чёрный цвет огромную стену. Просто потому что он сказал, послушав про хаос в моей голове:
– Это всё замечательно, но когда ты в последний раз делал что-нибудь этими белыми миллиардерскими ручками?
И я ответил в духе:
– Э-э, а рисование считается?
Не считалось. И тренировки на мечах. Даже тот случай с болгаркой. Так что я красил стену и таскал какие-то мешки. Я. В роли чернорабочего. Мне так нравилось его показное презрение к моему статусу.
Ещё у него ужасно кормили, а я ведь видел немало ужасной еды. Но чтобы ни соли, ни масла, ни специй, ни белого хлеба – такое впервые. Когда я сказал ему об этом, он разозлился, а потом сказал, что еда тем вкуснее, чем меньше у неё вкуса. В принципе, можно понять, если этого человека три года под угрозой расстрела кормили фастфудом.
Он плохо спал и не любил мои шутки, а особенно – мои фильмы. Он просто ненавидел их, как и всё моё творчество. Когда я спросил почему, я узнал:
– Есть такая старая пытка, когда человеку не дают спать. Так вот, под твои ублюдочные фильмы невозможно уснуть даже на четвёртые сутки. Оно мигает, шумит и отвратительно шутит…
Тогда-то я и понял, как всё было закручено. Знание будущего – специфическая вещь: ты знаешь, что произойдёт, но причины узнаёшь только в процессе. Когда я услышал его дрожащий голос, увидел его стеклянные глаза и понял, что моя вина в его страданиях вбита ему на уровне подсознания, до меня наконец дошло, почему именно теперь я пойду убивать приспешников Баронессы. Моё терпение лопнуло именно в тот момент.
Она не просто портила мои фильмы и натравливала на моих актёров толпу. Она мучила моим творчеством миллионы людей. Даже мой полуслучайный любовник оказался одним из них.
***
В последние дни, проведённые с ним, я ещё больше замкнулся в себе. Я думал только о том, как вскоре тоже узнаю вкус крови, и чувствовал только то, как по моим венам течёт огонь. Я был как зажатая пружина, готовая в любой момент распрямиться.
В последнюю ночь к нам как по заказу пришёл человек, который мог починить мой проклятый меч. Мы думали, это будет кузнец, но это был бывший сотрудник Крокеркорп, унёсший с собой их хитроумное изобретение, которое вернуло срезанное лезвие в прежнее состояние за считанные минуты. Я чуть было не сорвался с места в ту же секунду, но меня схватили за руку и я остался до утра.
Были признания, объятия, болезненно искренние разговоры и очень много слёз. Я целовал его под пластырем бесконечное число раз, постоянно, всю эту ночь и весь этот месяц, потому что это его успокаивало, но в этот раз он только больше рыдал. У него очень сильно тряслись руки, он весь сгорбился и казался мне ещё слабее и мертвее, чем когда-либо. Его мокрое лицо совершенно размыто в моей памяти, потому что я не мог на него смотреть. Я понимал, что это всё. На этом всё кончилось. Я мог считать, что он умер, с этого момента.
К слову сказать, когда я встретил его, он уже был не вполне живой – искалеченный, измученный, с нервами, как оголённые провода, просто бегающий кругом по инерции и ждущий собственного конца. Даже когда он не плакал, его голос всё равно был слезливым и чуточку отрешённым, с такой интонацией, будто ничего не важно.
Из разговоров с ним я знаю, что были дни, когда он был жив: лет пять назад, когда он учился, когда он закончил учиться, когда мир ещё не накрылся задницей. У него были какие-то желания и планы, он хотел уехать от родителей, но не успел, а потом нагрянуло. Его перемололо, и я познакомился уже не вполне с ним, а только с его призраком, лишь по недосмотру всё ещё имеющему живое тело. Я просто пришёл и развеял человеческий пепел, разве можно меня в этом обвинить?
Было бы здорово прямо в эту ночь убить его и унести с собой, как в гробницу, чтобы закончить начатое, но я не смог. Поэтому я просто ушёл, оставив его одного с лживым обещанием вернуться, и так и не знаю, что с ним случилось. Я действительно вернулся через какое-то время, но то самое место, где стояла база, уже залило водой, и я приплыл на маленькой артефактной яхте, просто чтобы исполнить долг. Конечно, его там уже не было, и я не знаю, был ли он на дне, но мне нравилось думать, что да.
Я так привык за это время говорить с ним, что несколько часов я пролежал под открытым небом, разговаривая с водной гладью и представляя, что он слушает меня. Я ужасно обгорел. Потом я вытряхнул из секретного кармашка инвентеки несколько африканских алмазов, которые хотел отдать ему, но забыл, и уплыл оттуда, думая о том, что мне тоже пора.
Я, наверное, не был живым никогда. Моя жизнь закончилась сразу, как началась, она всегда была у меня на ладони, я всегда имел в виду, что она уже прошла, и меня никогда не покидало ощущение, будто я перечитываю книгу. Даже когда я организовал полёт к солнцу, когда я чуть не возглавил список Форбс, когда я зарезал президентов прямо на крыше – всё равно это казалось таким незначительным. Я просто бесился в своём маленьком аквариуме, не в силах выйти за его пределы, даже не рыба, а просто тина на его стенках. Случайная, не нужная никому жизнь, как и все мы, как вся наша планета, рождённая из детской ошибки.
Но всё равно я бы прочитал главу про свою последнюю любовь ещё раз. Его звали Каркат Вантас. Мне всегда чудилось что-то странно знакомое в этом имени. Я избегал называть его, чтобы не усиливать ощущение дежавю, которое и так никогда не отступало полностью.
И я так привык его утешать, что там, в море, воду я тоже утешал – абстрактного Карката в ней и себя вместе с ним. Я, наверное, снова повторю это утешение, потому что сейчас оно мне как никогда нужно:
«Где-то всё будет лучше».
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 2732 слова
Пейринг: alpha!Дейв Страйдер/human!Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: ангст, AU частично
Рейтинг: R
Краткое содержание: интерпретация, в которой в жизни альфа-Дейва присутствует человеческая версия Карката
Когда пришла пора вернуться в Хьюстон, никакого Хьюстона уже не было. Его ещё не залило водой, но он уже выглядел, как ближний восток. Мои статуи свободы туда пока не доставили, но с их ролью в композиции отлично справлялись огромные американские горки, идущие меж руин. Я проходил по городу от силы два часа, но за это время уже успел застать состав, слетевший с высоты десятого этажа. Он умотал в сторону сгоревшего парка и ёбнулся в угли со страшным человеческим криком и грохотом, а через полчаса уже пошёл новый.
Смерти вокруг было больше, чем среди микробов при дезинфекции. С видом туриста я ходил и снимал шок-контент на камеру. К ним в город вернулся рыцарь, но рыцарь их был не тот – он пришёл только забрать свой меч и оставить посылку наследнику. Ни спасение людей, ни священная война его не интересовали. Рыцарь был по психотипу тот самый фотограф, который снимает ребёнка за секунду до того, как его застрелят, и получает за это на выставке главный приз.
Поэтому половицы старой квартиры не отдали рыцарю меч. За этим у него была с собой болгарка. Хоть ты тресни, а он исполнит пророчество, даже если пророчеству это уже не нужно. Подумаешь, абстрактное добро. Здесь человек выполняет задачу, и законы Лорда Времени – единственные, которым он подчиняется. Даже пространство больше ему не указ с тех пор, как он открыл отрицательную алхимизацию.
И меч на солнце блеснул, будто говоря мне: «когда ты воткнул меня сюда, ты был другим», и в тепле, в пыли, в пронзительном крике улицы и ворон из его стали на меня смотрели боги. Но не мои. Я протёр его тряпочкой, говоря ему на языке мыслей и рук: «я починю тебя, и тебе всё равно никто не поверит», а он смиренно скрылся в моей инвентеке, как жертва изнасилования.
К сожалению, в той альтернативной ветви пророчества, которая предполагала починку меча, меня снова встретили золотые глаза, полные назойливого божественного убеждения. Точнее, глаза были черные, причём какой-то нефтяной и чернильной восточной чернотой, но на дне блестело оно, ни с чем не сравнимое… Люди делятся на два типа: таких, как я, и таких, как он.
Я никогда не видел Проспит, зато Проспит постоянно видит меня. Даже Баронесса не смотрит на меня так часто из чужих загипнотизированных глаз, как эта ссаная луна вместе со своей Скайей. Я не знаю, чего они хотят от меня, но они дают одни из самых точных предсказаний, которые я могу получить, ни во что не ввязываясь. Мне только нужно периодически обходить их душеспасительные ловушки, но это несложно, потому что они очевидные.
Новая, например, была такая: мне отказались чинить меч. Решили, что лучше будет починить меня. Посмотрите:
– Я не очень понимаю, о чём ты и зачем тебе вообще это надо, у меня сейчас даже нет людей, которые хоть что-то понимают в холодном оружии, но скажи, ты когда-нибудь думал о Боге? Мне кажется, судьба привела тебя сюда не просто так…
Очень здорово. Где здесь можно промотать все диалоги до ближайшей порнографии?
***
Спасибо.
Его тело пахнет лекарствами и мылом. Оно всё дышит хрупкой живописной измученностью, в нём полно памяти о старом страхе и боли. Лицо такое, будто он либо только закончил плакать, либо вот-вот начнёт, и это выражение очень глубоко трогает.
Мне нравится дизайн этого персонажа. Это человек, побывавший в увеселительных лагерях и вкусивший все их прелести: у него СПИД, гастрит, в жопу выебанные нервы и кожа усеяна неведомыми болячками, залитыми лиловой мазью. На обеих руках не хватает средних пальцев – видимо, слишком много показывал, а на щеке пластырь, прикрывающий татуировку с номером и словом «уёбище», потому что да, такие им бьют там, и по жизни он любит причитать, пить успокоительные и плакать.
Я снимаю с него белую футболку, голодный по его телу, от которого веет неуклюжим жаром, и всё это происходит в холодной полупустой комнате, в полумраке, под серый и шумный дождь за окном. Мы с ним о чём-то договорились, кажется. Моя рука идёт от груди до паха.
Сам он смуглый с желтоватой неевропейской ноткой, у него далеко посаженные глаза и резкое, грубо выточенное лицо. На голове очень густые чёрные волосы, а ещё – на руках и ногах, словно древесные прожилки на его текстурной охряной коже, и мне не хватает только масла, чтобы залакировать работу. Липко склеивающиеся ресницы, стрелки припавших к телу волос, блики по жилистому изгибу – это было бы замечательно, но здесь и сейчас я просто мокро целую ему лицо.
Он сам маслянистый на вид – по цветам, по палитре, как масляная краска, как масляный портрет, выцветший и тёмный, потрескавшийся. Неприкаянный кусочек живой материи, уже безусловно умершей в ближайшем будущем, но пока ещё тёплой на этих костях, которые скоро будут лежать под водой, облепленные водорослями. Жизнь, существующая только на определённом отрезке времени, прикосновение, существующее только сейчас.
Как и всё прочее, я делаю это не только потому, что это неизбежно. Сама природа неизбежных вещей заключается в том, что они совершенно естественны. Все отмеченные на глобальной шкале времени поступки глубоко свойственны личности, совершившей их, и глубже, чем она сама может подозревать об этом. Если мне суждено убить президентов – может быть, я хочу этого? И если я хочу затащить в постель этого парня – может быть, так и следует? Я не вижу никакой разницы между звеньями в цепи уже произошедших событий, и в этом главное мастерство слуги Лорда. Всё, что я сделаю, я уже сделал, и именно поэтому он уже здесь.
Я очень нежен, а мой любовник напряжён и слаб. Из глубины забытых разговоров ко мне всплывает, что с ним делали что-то такое в лагерях или до них. Именно поэтому всё так сложно. Это в целом не очень приятно и весело, даже не красиво – печаль и физиология. Какой вкус у поцелуев человека с желудочными проблемами? Мятный с удивительно мерзкой горчинкой, от которой хочется блевать, но это не важно. Пути несущественны.
Я просто очень хочу впитать в себя кого-то другого, прикоснуться к чужому образу и почувствовать единение с человеком, который всё равно никогда не поймёт меня. И моё, и его тело – это лишь инструменты. Грязная работа. Хотя, наверное, он так не думает.
Но он ничего не знает.
Я не видел смысла запоминать этот разговор, но он всё равно во мне остался. Так иногда бывает. Я сказал что-то о том, что у него секта, а он ответил:
– А что, если я скажу, что бога нет?
Тогда я сказал ему, что бог есть. И не один. Есть боги, которые живут между окнами четвёртых стен, есть мой бог, есть ёбаная Скайя и чёрт знает, что ещё, но он меня не понял. Он тактично покивал головой в манере психоаналитика и явно остался с впечатлением, что у меня шизофрения, но пускай. Для куска смертной плоти это вполне допустимая позиция, если не сказать, что самая правильная. Я был бы только рад, если бы он научил меня так же не видеть дальше собственного носа. Я ведь тоже всего лишь побочный продукт вселенской переработки, мне ни к чему столько знаний о мире. Но за всё время он так и не смог. Может, это потому что я не слушал.
Когда мы закончили, он всё-таки расплакался, причём с икотой, дрожью и истерикой. Я сидел и отпаивал его успокоительным, при этом я ещё и был виноватым. О, зачем же я сделал это с ним. Зачем я был таким трогательным и нежным. Это был удар ниже пояса.
Господи, но он нравился мне. Причём именно этой мучительной трогательностью, глупой и наглой, а ещё этими попытками казаться деловым и циничным, несмотря на все слёзы и неполадки собственной головы и тела. Я отдыхал на этом.
Правда, ему было плохо. Он не хотел влюбляться в меня, и чем ближе к этому шло, тем больше он нервничал, а теперь, когда всё кончилось постелью, он сказал:
– Ты меня уничтожил.
И, может быть, он был прав. А с другой стороны, ему всё равно не так долго осталось. Можно считать, что я порадовал его перед смертью. Это же было радостью? Я не сделал ничего плохого. Я был рядом – я буду рядом – почти целый месяц.
***
Целый месяц, серый и душный, и такой одинаковый, что в моей голове он слипся в один единственный полный мигрени день. И ещё – ночь, звёздную и рассыпчатую, с таким небом, будто с него кто-то снюхал кокаиновую дорожку. В память врезался огонёк свечи, а вместе с ним – солнечное пятно в подслеповатых глазах. Он любил фонарики больше, чем лампы, а свечи больше, чем фонарики, но четырьмя пальцами ему было тяжело крепко держать подсвечники, поэтому я всегда носил их за ним к дереву, под которым мы сидели.
Он очень много слушал, а я очень много говорил. Не помню, что конкретно, и даже не помню, о чём, но предполагаю, что обо всём на свете. Мне так много чего есть рассказать. В моей жизни было так много говна, так много необъяснимого – и так много простых вещей, которые просты только для меня, но которыми нестерпимо хочется поделиться.
Я всегда был один. В какие-то моменты меньше, в какие-то больше, но это всегда были десятые доли, не меняющие сути. Будь то моя команда, мой Орден, совет директоров или студия – я не был на одной волне никогда и ни с кем. Или моё детство, когда надо мной смеялись другие дети, а я дрался с ними, но их всегда было больше, чем было меня. Как-то я сбежал и думал, что это конец, и даже хотел этого, но в глубине души знал, что этого не случится. Потому что я был слугой повелителя времени – я очень скоро узнал об этом. Однако прошло ещё много лет, прежде чем я понял, что всё это было напрасно.
Мне достался весь мир – весь он, всё человечество, но не только мне, поэтому он был мёртвый. Я волен делать всё, что хочу, при условии, что всё придёт к оговорённому финалу – точно так же, как и Баронесса. Мы ходим с ней под одним начальником, и я не понимаю, почему он делает так. Но не могу ничего изменить.
До меня доходили слухи про его Служанку, но я не она, я не буду бегать по поручениям. Я рыцарь. Я только выполняю свой долг, не менее, но и не более того. Ещё – вассал моего вассала… Я не понимаю, какого чёрта Крокеркорп убивает моих людей. Это нарушение всех наших договорённостей. Ведьма думает, что ей всё можно, потому что она на несколько тысяч лет старше – а я убью её марионеток уже совсем скоро. И её саму непременно попробую. Потому что она позволяет себе слишком много, забывая о том, что мы с ней одной породы. Не говоря уже о том, что я герой времени. Если она так любит иерархию, то вот она.
Хотя я знаю, что Мастер спустит ей с рук мою смерть. Самая большая проблема времени в том, что с ним никогда нельзя торговаться. Все сделки совершаются одновременно, раз и навсегда, они уже совершены, их результаты уже здесь и всё это преимущественно нечестно.
Когда я рассказываю ему о таких неурядицах, он берёт мои плечи полупустыми руками и говорит:
– Вот пидоры. Вот задница.
И на душе становится легче, даже если я знаю, что он не верит мне.
***
Две недели я красил в чёрный цвет огромную стену. Просто потому что он сказал, послушав про хаос в моей голове:
– Это всё замечательно, но когда ты в последний раз делал что-нибудь этими белыми миллиардерскими ручками?
И я ответил в духе:
– Э-э, а рисование считается?
Не считалось. И тренировки на мечах. Даже тот случай с болгаркой. Так что я красил стену и таскал какие-то мешки. Я. В роли чернорабочего. Мне так нравилось его показное презрение к моему статусу.
Ещё у него ужасно кормили, а я ведь видел немало ужасной еды. Но чтобы ни соли, ни масла, ни специй, ни белого хлеба – такое впервые. Когда я сказал ему об этом, он разозлился, а потом сказал, что еда тем вкуснее, чем меньше у неё вкуса. В принципе, можно понять, если этого человека три года под угрозой расстрела кормили фастфудом.
Он плохо спал и не любил мои шутки, а особенно – мои фильмы. Он просто ненавидел их, как и всё моё творчество. Когда я спросил почему, я узнал:
– Есть такая старая пытка, когда человеку не дают спать. Так вот, под твои ублюдочные фильмы невозможно уснуть даже на четвёртые сутки. Оно мигает, шумит и отвратительно шутит…
Тогда-то я и понял, как всё было закручено. Знание будущего – специфическая вещь: ты знаешь, что произойдёт, но причины узнаёшь только в процессе. Когда я услышал его дрожащий голос, увидел его стеклянные глаза и понял, что моя вина в его страданиях вбита ему на уровне подсознания, до меня наконец дошло, почему именно теперь я пойду убивать приспешников Баронессы. Моё терпение лопнуло именно в тот момент.
Она не просто портила мои фильмы и натравливала на моих актёров толпу. Она мучила моим творчеством миллионы людей. Даже мой полуслучайный любовник оказался одним из них.
***
В последние дни, проведённые с ним, я ещё больше замкнулся в себе. Я думал только о том, как вскоре тоже узнаю вкус крови, и чувствовал только то, как по моим венам течёт огонь. Я был как зажатая пружина, готовая в любой момент распрямиться.
В последнюю ночь к нам как по заказу пришёл человек, который мог починить мой проклятый меч. Мы думали, это будет кузнец, но это был бывший сотрудник Крокеркорп, унёсший с собой их хитроумное изобретение, которое вернуло срезанное лезвие в прежнее состояние за считанные минуты. Я чуть было не сорвался с места в ту же секунду, но меня схватили за руку и я остался до утра.
Были признания, объятия, болезненно искренние разговоры и очень много слёз. Я целовал его под пластырем бесконечное число раз, постоянно, всю эту ночь и весь этот месяц, потому что это его успокаивало, но в этот раз он только больше рыдал. У него очень сильно тряслись руки, он весь сгорбился и казался мне ещё слабее и мертвее, чем когда-либо. Его мокрое лицо совершенно размыто в моей памяти, потому что я не мог на него смотреть. Я понимал, что это всё. На этом всё кончилось. Я мог считать, что он умер, с этого момента.
К слову сказать, когда я встретил его, он уже был не вполне живой – искалеченный, измученный, с нервами, как оголённые провода, просто бегающий кругом по инерции и ждущий собственного конца. Даже когда он не плакал, его голос всё равно был слезливым и чуточку отрешённым, с такой интонацией, будто ничего не важно.
Из разговоров с ним я знаю, что были дни, когда он был жив: лет пять назад, когда он учился, когда он закончил учиться, когда мир ещё не накрылся задницей. У него были какие-то желания и планы, он хотел уехать от родителей, но не успел, а потом нагрянуло. Его перемололо, и я познакомился уже не вполне с ним, а только с его призраком, лишь по недосмотру всё ещё имеющему живое тело. Я просто пришёл и развеял человеческий пепел, разве можно меня в этом обвинить?
Было бы здорово прямо в эту ночь убить его и унести с собой, как в гробницу, чтобы закончить начатое, но я не смог. Поэтому я просто ушёл, оставив его одного с лживым обещанием вернуться, и так и не знаю, что с ним случилось. Я действительно вернулся через какое-то время, но то самое место, где стояла база, уже залило водой, и я приплыл на маленькой артефактной яхте, просто чтобы исполнить долг. Конечно, его там уже не было, и я не знаю, был ли он на дне, но мне нравилось думать, что да.
Я так привык за это время говорить с ним, что несколько часов я пролежал под открытым небом, разговаривая с водной гладью и представляя, что он слушает меня. Я ужасно обгорел. Потом я вытряхнул из секретного кармашка инвентеки несколько африканских алмазов, которые хотел отдать ему, но забыл, и уплыл оттуда, думая о том, что мне тоже пора.
Я, наверное, не был живым никогда. Моя жизнь закончилась сразу, как началась, она всегда была у меня на ладони, я всегда имел в виду, что она уже прошла, и меня никогда не покидало ощущение, будто я перечитываю книгу. Даже когда я организовал полёт к солнцу, когда я чуть не возглавил список Форбс, когда я зарезал президентов прямо на крыше – всё равно это казалось таким незначительным. Я просто бесился в своём маленьком аквариуме, не в силах выйти за его пределы, даже не рыба, а просто тина на его стенках. Случайная, не нужная никому жизнь, как и все мы, как вся наша планета, рождённая из детской ошибки.
Но всё равно я бы прочитал главу про свою последнюю любовь ещё раз. Его звали Каркат Вантас. Мне всегда чудилось что-то странно знакомое в этом имени. Я избегал называть его, чтобы не усиливать ощущение дежавю, которое и так никогда не отступало полностью.
И я так привык его утешать, что там, в море, воду я тоже утешал – абстрактного Карката в ней и себя вместе с ним. Я, наверное, снова повторю это утешение, потому что сейчас оно мне как никогда нужно:
«Где-то всё будет лучше».
Название: Пожалуйста
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 2021 слово
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма с элементами мистики, частично AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Каркат был мертв. Дейв — спал.
Примечания: возможен ООС
спойлерПо мотивам серии Футурамы БОЛЬШОЙ СПОЙЛЕР«Жало» (сезон 4, эпизод 12)
«Пожалуйста, Дейв, проснись».
Он сказал это очень тихо, почти прошептал, сжимая пальцы на запястье Дейва. И нашел же, где — повиснув посреди черноты космоса, когда вокруг загорались новые звёзды и умирали старые, а Дейв смотрел на него и видел через дыру в его груди спиральные рукава далёкой галактики.
Каркат был мёртв. Дейв — спал.
«Пожалуйста, Дейв, проснись».
После его смерти Дейв долго не мог уснуть. Долго — это несколько дней, почти неделю, а потом просто отрубился, читая книгу. Батарейки сели. И тут, как по заказу, Каркат. Немного мёртвый, правда, и с космосом там, где раньше билось сердце — но у троллей вообще есть сердце? Дейв не был в этом уверен. Даже если оно и было, теперь у Карката в груди была только пустота, через которую можно наблюдать за миром.
Наверное, Дейву должно быть страшно. Но он не ощущал ничего такого, только радость, замешанную на усталости.
У Карката в волосах запуталась молочно-белая комета, зацепилась хвостом за одну из прядей и сгорела, освещая его лицо дрожащим белым светом, совсем не похожим на багрянец, в котором Дейв видел его в последний раз. Его лицо спокойно, а взгляд так умиротворён и расслаблен, что на это больно смотреть. Дейв даже прикрыл глаза — так и смотрел через очки и ресницы. Каркат посмеивался.
— Это какой-то пузырь снов?
Свой дрожащий голос Дейв не столько услышал, сколько почувствовал. Вот дела. Хорошо, что это всего лишь сон.
Каркат наклонил голову набок. Остатки кометы повисли у него под рогом.
— Пожалуй, нет. Это просто сон.
От его мягкого взгляда у Дейва ощутимо скрутило желудок. Он так смотрел, словно это и не Дейв был виноват, не Дейв не успел, отвлёкся и не подхватил вовремя, а рядом стоял кто-то другой.
— Я, — Дейв сбился, глядя на быстро вращающийся диск с пылью и звёздами, — я должен тебе...
Каркат не сдвинулся с места, даже не шелохнулся, только зажал Дейву рот и крепко схватил за руку.
— Ты должен только одно, — а голос был серьёзный, какого Дейв от него и не слышал. — Пожалуйста, Дейв, проснись.
И Дейв проснулся.
В той книге, что была у него в руках, Дейв не мог разобрать ни единой буквы. Проверил — вроде бы английский, но всё равно ни черта не понятно. Закорючки какие-то, то круглые, то угловатые, и выглядели ужасно.
Вместо книги Дейв уставился в стену. Вообще-то ему никогда не снились сны — если не считать Дерс, конечно, но это совсем другое. А таких снов, обычных, он никогда и не видел, а, может, просто не запоминал.
Не в этот раз. Он помнил всё: горящую комету в волосах Карката, запах космоса (словно пыльная сахарная вата), отчаянную просьбу о пробуждении и ощущение ирреальных пальцев на запястье, сжимающих с нечеловеческой силой.
Запястье пульсировало легкой тягучей болью. Дейв отвернул рукав кофты и удивлённо уставился на мелкие покрасневшие царапины: точь-в-точь там, где впивались когти Карката, пять штук на внутренней поверхности запястья, четыре рядом и пятая напротив.
Смутное ощущение сна оформилось в железобетонную уверенность.
Каркат был жив.
Только вот у любых снов была проблема: никто в них не верил. В ответ на предъявление царапин окружающие только фыркали себе под нос или садились рядом, брали за руку и медленно, едва ли не по слогам, говорили:
— Это тебе просто приснилось. Ты где-то поцарапался и не заметил этого, потом уснул, а Каркат приснился, потому что ты только о нём и думаешь.
Дейв пытался вскочить, но его удерживали на месте, мягко и очень настойчиво.
— Никто не выживет после такого падения, Дейв. Я понимаю, у тебя психологическая травма, но всё же.
Падение — это половина проблемы, если не треть. Высота — пустяки, но внизу торчал огрызок трубы — Дейв ещё никогда не испытывал такой всеобъемлющей ненависти к своей планете — и вот на неё-то Каркат и нанизался, как бабочка в коллекции безумного энтомолога. Дейв ещё успел запомнить его лицо: удивлённо приподнятые брови и приоткрытый рот, он ведь даже испугаться не успел, а потом внизу вспыхнуло пламя, багряное, с ядовито-зелёными проблесками, и от Карката не осталось даже тела, оно рассыпалось пеплом и кто знает, не вдохнул ли его случайно Дейв, не от него ли раскашлялся, когда панически бежали — отступали — от крошащегося обрыва.
Кто тут выживет?
Но Каркат был там, в этом сне — не сне, он поцарапал Дейву руку и попросил проснуться. Это было странно. Это было важно.
Дейв попытался было уснуть, но сон никак не желал приходить. В голову лезла всякая ерунда, под веками першило, словно туда насыпали раскалённого песка. Было душно.
Он закрыл глаза и откинулся на подушку.
Раз.
Два.
Три.
Вместо овец считались какие-то бесформенные пятна.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Постепенно они превращались в белые прямоугольники. Чёрное поле под веками медленно заливалось пастельным голубым.
Семь.
Восемь.
Девять.
Это были карты. Карточный домик. Карточный замок. Огромный карточный город с домами, замком, холмистыми улицами и звенящей тишиной, город над миром, летящий без опоры на такой высоте, что даже облака внизу кажутся клочками ваты, серыми и дырявыми.
Десять.
Каркат сидел на одной из улиц, спустив ноги с края карты и щёлкая пальцами всякий раз, когда где-то в просвете облаков мелькала чёрная точка птицы. Он выглядел явно лучше, чем в прошлый раз — не такие впавшие глаза, новый чистый свитер без единой дырочки, лёгкая задумчивая полуулыбка.
Дейву это нравилось.
Он сел рядом с ним и провёл рукой по краю карты. Картон. Чего и стоило ожидать.
— На этот раз мне не пришлось тебя так долго ждать.
Под ногами у Карката — полость неба. Над головой — тоже. От падения их отделяла только тонкая карта.
— Мне повезло.
— Ага, — рассеянно отзывается он и поворачивается к Дейву.
У него живые глаза, в зрачках мягко поблескивает отражение карточного замка и безграничное небо.
— Я сегодня ненадолго, — тихо предупредил он. — Они опять припрягли меня. Считают, если я буду заниматься всякой хернёй, то мне будет лучше.
— Они?
Каркат легкомысленно хмыкнул и подтянул ноги к груди, поставив ступни на блестящую поверхность карты.
— У меня в комнате есть одна штука. На столе, под клавиатурой. Красная лента. Пожалуйста, Дейв, проснись. Проснись и возьми её.
И исчез, словно и не было его вовсе.
У карточного замка были огромные пустые залы и гулкие галереи, трон из сотен карт и безмолвные стражи без лиц, единственные живые в этом мире.
Он рассыпался, когда Дейв, стоя на одной из башен, рассмеялся, отчаянно и, наверное, немного безумно.
И Дейв упал.
Под клавиатурой в комнате Карката лежали письма. Три письма, сложенные вместе и перевязанные красной лентой.
Дейв хотел было хмыкнуть, так глупо это выглядело. Очень глупо. Очень наивно.
Только вот все три письма — не запечатанные, просто свёрнутые — были адресованы ему.
И читать их было... жутко.
Слишком личными они были, слишком живыми, слишком близкими, со всеми их перечёркнутыми строчками, которых было гораздо больше, чем разборчивого теста.
«Я...» — а дальше заштриховано с такой силой, что бумага порвалась. «Потому что ты...» — и ещё одно плотно заштрихованное пятно. И ещё. И ещё.
Дейв хорошо себе представлял, как Каркат писал эти письма. Формулировал строчки, записывал, а потом возвращался к ним, недовольный самим собой и лежащими на бумаге словами, и штриховал, азартно, яростно и немного потерянно — как он делал всё в своей жизни. И опять писал, формулировал, штриховал, а затем сворачивал и прятал под клавиатуру. Наивный и немного глупый тайник, но, может, именно поэтому его никто не нашел?
Только Дейву всё равно никто не верил.
— Письма — не доказательства, Дейв, — а в голосе сочувствие, зачем столько, от него физически плохо и в горле всё слипается.
— Он мог сказать тебе, где они лежат, но ты забыл, а во сне вспомнил. Это совершенно нормально, Дейв. Проснись, и всё будет в порядке.
Только вот Каркат не говорил ничего, в этом Дейв был уверен. До вчерашнего сна не говорил.
А если не говорил — то, значит, Каркат жив.
Понять бы.
Но для этого стоило заснуть, а засыпать Дейву удавалось всё хуже. Не помогал даже счет, как в прошлый раз, и книга — как в позапрошлый.
Он повернулся лицом к тумбочке и с неохотой взглянул на лежащую на ней упаковку таблеток. Это снотворное он взял... у кого-то, кого не очень хорошо запомнил, это не показалось ему важной информацией в тот момент. Приподнялся на локте, выщелкнул себе на ладонь две белые таблетки — немного подумал, и добавил ещё две, — разом проглотил их и откинулся на подушку, закрывая глаза.
Дейв был уверен, что они не подействовали.
Он опустил ноги с кровати и удивлённо взглянул вниз.
Вода. Везде, пока хватало зрения, на полу была вода. А вокруг — темно, только тусклый рассеянный свет без видимого источника, и нет ни горизонта, ни неба, ни потолка, только вода на полу и какие-то руины вокруг. Не было ни кровати — Дейв сидел на каком-то камне, ни обуви, ничего. Вода и руины, а недалеко, на какой-то разрушенной стене, кто-то сидел.
Дейв метнулся в ту сторону, не разбирая дороги. Каркат — а кто ещё мог его ждать, спрашивается, в таком-то месте, во сне, — повернулся к нему и ухмыльнулся.
— И чего было спешить, спрашивается?
— Думал, не успею.
Он рассмеялся и спрыгнул со своей стены.
— Какой же ты иногда придурок, а?
И совсем не зло, мягко, даже очень. Даже немного слишком. Дейв пожал плечами и тоже улыбнулся.
— Что это за место?
— Твой сон, тебе видней.
Дейву хотелось сказать многое. Что это не сон. Что Каркат жив — вот он, смеется, пинает подворачивающиеся под ноги камушки, для вида ворчит, но взгляд у него весёлый и живой. Только вот доказать это пока никому не удалось, и Дейв перевел взгляд себе под ноги. От каждого его шага по воде расходились круги.
— Ты ведь живой, чел?
Это прозвучало не шуткой, как хотелось бы Дейву, у него дрожал голос.
От взявшегося неизвестно откуда ветра он поежился — холодно. Тонкая футболка не спасала.
Каркат замедлил шаг и зашел к нему за спину.
— Не оборачивайся. Жив ли я? — Дейв перевёл взгляд на рукава свитера, который Каркат накинул ему на плечи. — Пожалуйста, Дейв, проснись. И ты всё узнаешь.
А потом была темнота.
Шея чесалась. Дейв поднял тяжёлую ото сна руку и сжал в пальцах толстую ткань свитера. И как Каркат его носил — носит! — такой колючий?
Он потёр глаза рукой и тут же вскочил на ноги.
Когда он ложился спать, ничего такого не было.
Не было!
Как он одевался, Дейв не помнил. Может, так и примчался к остальным босиком и в пижаме, а, может, и нет. Неважно, неважно, главное — что свитер в руках, вот он, самое настоящее доказательство того, что Каркат жив, вот теперь-то они точно поверят, не могут не поверить, как можно не поверить материальным вещам.
Не поверили.
— Как это у вас называется, кто по ночам ходит?
— Лунатик.
— Может, ты лунатик, Дейв?
— Может, ты лучше проснешься?
И как им объяснить?
Он вернулся к себе. Сел на кровать, скомкал в руках свитер, пахнущий пылью, и уставился на тумбочку.
Одна таблетка.
Две.
Три.
Четыре.
Пять.
— Передоз схлопочешь, придурок.
Каркат сидел на полу у двери; щурился на тусклую лампочку и стучал пальцами по полу.
— Так что не вздумай.
От его голоса у Дейва всё вывалилось из рук. Белые кругляши разлетелись по полу.
— Это ты?
Дейв встал.
— Ты куда?
— Рассказать. Им рассказать. Что ты жив, слушай, это же самая крутая вещь, которая случалась в этом мире за последнее время!
Каркат встал и выпрямился. Подошел к нему, схватил за плечи и притянул к себе.
— Слушай сюда, Страйдер. Я заебался повторять это, но всё равно буду, пока ты не проснешься. Пожалуйста, Дейв, проснись. Пожалуйста, проснись!
Он повторял это снова и снова, сжимая плечи Дейва так, что на них точно будут синяки, а следом за ним повторяли и заглянувшие в дверь остальные, и рисунок на стене, и даже потёртый колченогий стул обрел рот и заговорил.
«Пожалуйста, Дейв, проснись.»
Дейв не может открыть глаза, только еле-еле дёргаются веки и удаётся пошевелить пальцами.
В следующую секунду его оглушает вопль, громкий настолько, что Дейв не может разобрать в нём ни единого слова. Всё сливается в какофонию.
В отдалении кто-то смеётся.
— Я говорила, что он не проваляется долго в коме.
— Он головой ударился.
— Было бы, чем...
— Да ладно, лучше посмотри на Карката! Он сейчас тут устроит смесь оранжереи с фруктовой лавкой. Спаситель же, не шуточки тебе.
— Заткнитесь нахуй, — шипит Каркат возле самого уха.
— Послушайте только, — кто-то уже откровенно хохочет. — Сидел тут, письма ему вслух читал, проснуться просил. Каркат, да тебя только силой и отогнать можно было!
— Просто съебите отсюда.
Дверь хлопает.
Дейв открывает глаза.
Мир вокруг не в фокусе, он плывет и размазывается в смутные блеклые цветные пятна. Дейв несколько раз моргает, пытаясь собраться, но не успевает — Каркат сгребает его в объятия, прижимает к себе так, что ребра трещат.
— Придурок, какой же ты придурок, не пугай меня, ясно тебе, ясно, — бормочет он вполголоса.
И Дейв понимает, что Каркат вот-вот заплачет.
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 2021 слово
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: джен, преслэш
Жанр: драма с элементами мистики, частично AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Каркат был мертв. Дейв — спал.
Примечания: возможен ООС
спойлерПо мотивам серии Футурамы БОЛЬШОЙ СПОЙЛЕР«Жало» (сезон 4, эпизод 12)
«Пожалуйста, Дейв, проснись».
Он сказал это очень тихо, почти прошептал, сжимая пальцы на запястье Дейва. И нашел же, где — повиснув посреди черноты космоса, когда вокруг загорались новые звёзды и умирали старые, а Дейв смотрел на него и видел через дыру в его груди спиральные рукава далёкой галактики.
Каркат был мёртв. Дейв — спал.
«Пожалуйста, Дейв, проснись».
После его смерти Дейв долго не мог уснуть. Долго — это несколько дней, почти неделю, а потом просто отрубился, читая книгу. Батарейки сели. И тут, как по заказу, Каркат. Немного мёртвый, правда, и с космосом там, где раньше билось сердце — но у троллей вообще есть сердце? Дейв не был в этом уверен. Даже если оно и было, теперь у Карката в груди была только пустота, через которую можно наблюдать за миром.
Наверное, Дейву должно быть страшно. Но он не ощущал ничего такого, только радость, замешанную на усталости.
У Карката в волосах запуталась молочно-белая комета, зацепилась хвостом за одну из прядей и сгорела, освещая его лицо дрожащим белым светом, совсем не похожим на багрянец, в котором Дейв видел его в последний раз. Его лицо спокойно, а взгляд так умиротворён и расслаблен, что на это больно смотреть. Дейв даже прикрыл глаза — так и смотрел через очки и ресницы. Каркат посмеивался.
— Это какой-то пузырь снов?
Свой дрожащий голос Дейв не столько услышал, сколько почувствовал. Вот дела. Хорошо, что это всего лишь сон.
Каркат наклонил голову набок. Остатки кометы повисли у него под рогом.
— Пожалуй, нет. Это просто сон.
От его мягкого взгляда у Дейва ощутимо скрутило желудок. Он так смотрел, словно это и не Дейв был виноват, не Дейв не успел, отвлёкся и не подхватил вовремя, а рядом стоял кто-то другой.
— Я, — Дейв сбился, глядя на быстро вращающийся диск с пылью и звёздами, — я должен тебе...
Каркат не сдвинулся с места, даже не шелохнулся, только зажал Дейву рот и крепко схватил за руку.
— Ты должен только одно, — а голос был серьёзный, какого Дейв от него и не слышал. — Пожалуйста, Дейв, проснись.
И Дейв проснулся.
В той книге, что была у него в руках, Дейв не мог разобрать ни единой буквы. Проверил — вроде бы английский, но всё равно ни черта не понятно. Закорючки какие-то, то круглые, то угловатые, и выглядели ужасно.
Вместо книги Дейв уставился в стену. Вообще-то ему никогда не снились сны — если не считать Дерс, конечно, но это совсем другое. А таких снов, обычных, он никогда и не видел, а, может, просто не запоминал.
Не в этот раз. Он помнил всё: горящую комету в волосах Карката, запах космоса (словно пыльная сахарная вата), отчаянную просьбу о пробуждении и ощущение ирреальных пальцев на запястье, сжимающих с нечеловеческой силой.
Запястье пульсировало легкой тягучей болью. Дейв отвернул рукав кофты и удивлённо уставился на мелкие покрасневшие царапины: точь-в-точь там, где впивались когти Карката, пять штук на внутренней поверхности запястья, четыре рядом и пятая напротив.
Смутное ощущение сна оформилось в железобетонную уверенность.
Каркат был жив.
Только вот у любых снов была проблема: никто в них не верил. В ответ на предъявление царапин окружающие только фыркали себе под нос или садились рядом, брали за руку и медленно, едва ли не по слогам, говорили:
— Это тебе просто приснилось. Ты где-то поцарапался и не заметил этого, потом уснул, а Каркат приснился, потому что ты только о нём и думаешь.
Дейв пытался вскочить, но его удерживали на месте, мягко и очень настойчиво.
— Никто не выживет после такого падения, Дейв. Я понимаю, у тебя психологическая травма, но всё же.
Падение — это половина проблемы, если не треть. Высота — пустяки, но внизу торчал огрызок трубы — Дейв ещё никогда не испытывал такой всеобъемлющей ненависти к своей планете — и вот на неё-то Каркат и нанизался, как бабочка в коллекции безумного энтомолога. Дейв ещё успел запомнить его лицо: удивлённо приподнятые брови и приоткрытый рот, он ведь даже испугаться не успел, а потом внизу вспыхнуло пламя, багряное, с ядовито-зелёными проблесками, и от Карката не осталось даже тела, оно рассыпалось пеплом и кто знает, не вдохнул ли его случайно Дейв, не от него ли раскашлялся, когда панически бежали — отступали — от крошащегося обрыва.
Кто тут выживет?
Но Каркат был там, в этом сне — не сне, он поцарапал Дейву руку и попросил проснуться. Это было странно. Это было важно.
Дейв попытался было уснуть, но сон никак не желал приходить. В голову лезла всякая ерунда, под веками першило, словно туда насыпали раскалённого песка. Было душно.
Он закрыл глаза и откинулся на подушку.
Раз.
Два.
Три.
Вместо овец считались какие-то бесформенные пятна.
Четыре.
Пять.
Шесть.
Постепенно они превращались в белые прямоугольники. Чёрное поле под веками медленно заливалось пастельным голубым.
Семь.
Восемь.
Девять.
Это были карты. Карточный домик. Карточный замок. Огромный карточный город с домами, замком, холмистыми улицами и звенящей тишиной, город над миром, летящий без опоры на такой высоте, что даже облака внизу кажутся клочками ваты, серыми и дырявыми.
Десять.
Каркат сидел на одной из улиц, спустив ноги с края карты и щёлкая пальцами всякий раз, когда где-то в просвете облаков мелькала чёрная точка птицы. Он выглядел явно лучше, чем в прошлый раз — не такие впавшие глаза, новый чистый свитер без единой дырочки, лёгкая задумчивая полуулыбка.
Дейву это нравилось.
Он сел рядом с ним и провёл рукой по краю карты. Картон. Чего и стоило ожидать.
— На этот раз мне не пришлось тебя так долго ждать.
Под ногами у Карката — полость неба. Над головой — тоже. От падения их отделяла только тонкая карта.
— Мне повезло.
— Ага, — рассеянно отзывается он и поворачивается к Дейву.
У него живые глаза, в зрачках мягко поблескивает отражение карточного замка и безграничное небо.
— Я сегодня ненадолго, — тихо предупредил он. — Они опять припрягли меня. Считают, если я буду заниматься всякой хернёй, то мне будет лучше.
— Они?
Каркат легкомысленно хмыкнул и подтянул ноги к груди, поставив ступни на блестящую поверхность карты.
— У меня в комнате есть одна штука. На столе, под клавиатурой. Красная лента. Пожалуйста, Дейв, проснись. Проснись и возьми её.
И исчез, словно и не было его вовсе.
У карточного замка были огромные пустые залы и гулкие галереи, трон из сотен карт и безмолвные стражи без лиц, единственные живые в этом мире.
Он рассыпался, когда Дейв, стоя на одной из башен, рассмеялся, отчаянно и, наверное, немного безумно.
И Дейв упал.
Под клавиатурой в комнате Карката лежали письма. Три письма, сложенные вместе и перевязанные красной лентой.
Дейв хотел было хмыкнуть, так глупо это выглядело. Очень глупо. Очень наивно.
Только вот все три письма — не запечатанные, просто свёрнутые — были адресованы ему.
И читать их было... жутко.
Слишком личными они были, слишком живыми, слишком близкими, со всеми их перечёркнутыми строчками, которых было гораздо больше, чем разборчивого теста.
«Я...» — а дальше заштриховано с такой силой, что бумага порвалась. «Потому что ты...» — и ещё одно плотно заштрихованное пятно. И ещё. И ещё.
Дейв хорошо себе представлял, как Каркат писал эти письма. Формулировал строчки, записывал, а потом возвращался к ним, недовольный самим собой и лежащими на бумаге словами, и штриховал, азартно, яростно и немного потерянно — как он делал всё в своей жизни. И опять писал, формулировал, штриховал, а затем сворачивал и прятал под клавиатуру. Наивный и немного глупый тайник, но, может, именно поэтому его никто не нашел?
Только Дейву всё равно никто не верил.
— Письма — не доказательства, Дейв, — а в голосе сочувствие, зачем столько, от него физически плохо и в горле всё слипается.
— Он мог сказать тебе, где они лежат, но ты забыл, а во сне вспомнил. Это совершенно нормально, Дейв. Проснись, и всё будет в порядке.
Только вот Каркат не говорил ничего, в этом Дейв был уверен. До вчерашнего сна не говорил.
А если не говорил — то, значит, Каркат жив.
Понять бы.
Но для этого стоило заснуть, а засыпать Дейву удавалось всё хуже. Не помогал даже счет, как в прошлый раз, и книга — как в позапрошлый.
Он повернулся лицом к тумбочке и с неохотой взглянул на лежащую на ней упаковку таблеток. Это снотворное он взял... у кого-то, кого не очень хорошо запомнил, это не показалось ему важной информацией в тот момент. Приподнялся на локте, выщелкнул себе на ладонь две белые таблетки — немного подумал, и добавил ещё две, — разом проглотил их и откинулся на подушку, закрывая глаза.
Дейв был уверен, что они не подействовали.
Он опустил ноги с кровати и удивлённо взглянул вниз.
Вода. Везде, пока хватало зрения, на полу была вода. А вокруг — темно, только тусклый рассеянный свет без видимого источника, и нет ни горизонта, ни неба, ни потолка, только вода на полу и какие-то руины вокруг. Не было ни кровати — Дейв сидел на каком-то камне, ни обуви, ничего. Вода и руины, а недалеко, на какой-то разрушенной стене, кто-то сидел.
Дейв метнулся в ту сторону, не разбирая дороги. Каркат — а кто ещё мог его ждать, спрашивается, в таком-то месте, во сне, — повернулся к нему и ухмыльнулся.
— И чего было спешить, спрашивается?
— Думал, не успею.
Он рассмеялся и спрыгнул со своей стены.
— Какой же ты иногда придурок, а?
И совсем не зло, мягко, даже очень. Даже немного слишком. Дейв пожал плечами и тоже улыбнулся.
— Что это за место?
— Твой сон, тебе видней.
Дейву хотелось сказать многое. Что это не сон. Что Каркат жив — вот он, смеется, пинает подворачивающиеся под ноги камушки, для вида ворчит, но взгляд у него весёлый и живой. Только вот доказать это пока никому не удалось, и Дейв перевел взгляд себе под ноги. От каждого его шага по воде расходились круги.
— Ты ведь живой, чел?
Это прозвучало не шуткой, как хотелось бы Дейву, у него дрожал голос.
От взявшегося неизвестно откуда ветра он поежился — холодно. Тонкая футболка не спасала.
Каркат замедлил шаг и зашел к нему за спину.
— Не оборачивайся. Жив ли я? — Дейв перевёл взгляд на рукава свитера, который Каркат накинул ему на плечи. — Пожалуйста, Дейв, проснись. И ты всё узнаешь.
А потом была темнота.
Шея чесалась. Дейв поднял тяжёлую ото сна руку и сжал в пальцах толстую ткань свитера. И как Каркат его носил — носит! — такой колючий?
Он потёр глаза рукой и тут же вскочил на ноги.
Когда он ложился спать, ничего такого не было.
Не было!
Как он одевался, Дейв не помнил. Может, так и примчался к остальным босиком и в пижаме, а, может, и нет. Неважно, неважно, главное — что свитер в руках, вот он, самое настоящее доказательство того, что Каркат жив, вот теперь-то они точно поверят, не могут не поверить, как можно не поверить материальным вещам.
Не поверили.
— Как это у вас называется, кто по ночам ходит?
— Лунатик.
— Может, ты лунатик, Дейв?
— Может, ты лучше проснешься?
И как им объяснить?
Он вернулся к себе. Сел на кровать, скомкал в руках свитер, пахнущий пылью, и уставился на тумбочку.
Одна таблетка.
Две.
Три.
Четыре.
Пять.
— Передоз схлопочешь, придурок.
Каркат сидел на полу у двери; щурился на тусклую лампочку и стучал пальцами по полу.
— Так что не вздумай.
От его голоса у Дейва всё вывалилось из рук. Белые кругляши разлетелись по полу.
— Это ты?
Дейв встал.
— Ты куда?
— Рассказать. Им рассказать. Что ты жив, слушай, это же самая крутая вещь, которая случалась в этом мире за последнее время!
Каркат встал и выпрямился. Подошел к нему, схватил за плечи и притянул к себе.
— Слушай сюда, Страйдер. Я заебался повторять это, но всё равно буду, пока ты не проснешься. Пожалуйста, Дейв, проснись. Пожалуйста, проснись!
Он повторял это снова и снова, сжимая плечи Дейва так, что на них точно будут синяки, а следом за ним повторяли и заглянувшие в дверь остальные, и рисунок на стене, и даже потёртый колченогий стул обрел рот и заговорил.
«Пожалуйста, Дейв, проснись.»
Дейв не может открыть глаза, только еле-еле дёргаются веки и удаётся пошевелить пальцами.
В следующую секунду его оглушает вопль, громкий настолько, что Дейв не может разобрать в нём ни единого слова. Всё сливается в какофонию.
В отдалении кто-то смеётся.
— Я говорила, что он не проваляется долго в коме.
— Он головой ударился.
— Было бы, чем...
— Да ладно, лучше посмотри на Карката! Он сейчас тут устроит смесь оранжереи с фруктовой лавкой. Спаситель же, не шуточки тебе.
— Заткнитесь нахуй, — шипит Каркат возле самого уха.
— Послушайте только, — кто-то уже откровенно хохочет. — Сидел тут, письма ему вслух читал, проснуться просил. Каркат, да тебя только силой и отогнать можно было!
— Просто съебите отсюда.
Дверь хлопает.
Дейв открывает глаза.
Мир вокруг не в фокусе, он плывет и размазывается в смутные блеклые цветные пятна. Дейв несколько раз моргает, пытаясь собраться, но не успевает — Каркат сгребает его в объятия, прижимает к себе так, что ребра трещат.
— Придурок, какой же ты придурок, не пугай меня, ясно тебе, ясно, — бормочет он вполголоса.
И Дейв понимает, что Каркат вот-вот заплачет.
Название: Illuminated
Автор: davekat-team
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Автор: davekat-team
Пейринг: Дейв Страйдер/Каркат Вантас
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Название: Пробуждение
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 3 201 слово
Пейринг: Дейв Страйдер/human!Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: драма, частично мистика, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Смерть столкнулась с жизнью.
Примечания: ООС
Ты смерть. Всегда ею был. От самого рождения тебя окружали смерти - твоих близких, знакомых, незнакомцев. Несчастные случаи, болезни, насильственная смерть. И всё это происходило рядом с тобой.
Почему именно у тебя такой дефект?
Ты не знал.
Кто-то подумает, что это бред сумасшедшего, но тебе плевать. Ты уверен в том, что из-за тебя все вокруг умирают. Уверен на все гребаные сто процентов.
Ты убеждался в этом не раз.
Эмоции. Чёртовы эмоции. Всё из-за них. Радость, гнев, грусть, ненависть, любовь; когда ты испытываешь что-либо в полную силу, рядом кто-то умирает – и чаще всего тот, кому адресованы твои чувства. Либо в ту же секунду, либо мучительно медленно.
Всегда было так.
Ты не мог противиться этому. Не мог понять, почему так случается.
Ты рад, что твой опекун – это именно твой опекун. Он с пеленок учил тебя быть сдержанным. И научил. Вот только поплатился за это болезнью легких. Твой Бро курил, это да. Обычно болезнь проявляется уже ближе к старости, но твой дефект, твое проклятье способствовало ускорению прогресса заболевания.
А еще ты никогда не мечтал. Всю сознательную жизнь запрещал себе подобную роскошь.
Ты помешан на иронии, крутости и самоконтроле.
Тебя зовут Дейв Страйдер, и ты живешь под руку со смертью.
Это случилось внезапно.
Ты всегда отгораживался от людей, старался ни с кем не дружить. Потому что какие нахуй друзья, когда рядом с тобой люди умирают чаще, чем дышат? Пускай ты и научился себя контролировать, рисковать не стоит.
Но…
Это вышло случайно.
Просто однажды ты столкнулся с одним человеком. В очереди к кассе в одном уютном кафе.
– Ты видишь, куда идешь, мудозвон?
Он ниже тебя на голову. При желании ты можешь положить ему на макушку свой подбородок. Патлатый. Кажется, он не знает о существовании расчёски. Хмурый и бледный. В глазах недовольство с примесью чего-то еще, под ними – мешки. Когда говорит, видны его острые клыки. Губы искусанные. Пальцы тонкие и в пластырях. Одежда старая. Поношенная. Велика ему. Кроссовки просят каши.
Омерзительно.
Привлекательно.
Ты испытал нечто странное. К счастью, это «нечто» было недостаточной сильной эмоцией. Всё обошлось. Ему и окружающим ничего не грозит. Так что ты просто купил себе чай и сел за свободный столик.
Как оказалось, последний свободный.
А рядом ходил туда-сюда тот парень. С кофе и с шоколадным тортом на подносе. Раздражённый. Он выдавал настолько нецензурные фразы что ты невольно офигевал.
И он ходил довольно долго.
Вздохнув, ты махнул ему рукой и показал на стул рядом. Он уставился на тебя странным взглядом, а потом сел и одними губами произнес «спасибо». На тебя он не смотрел, старательно разглядывая свой торт и задумчиво водя вилкой по тарелке.
Есть он начал с основания.
Когда нижняя часть была наполовину съедена, а сам торт перекосился, ты наконец спросил его имя.
– Каркат, – буркнул он, запихнув в рот ложку с огроменным куском торта. – Эй, нахуя тебе эти тупые очки? Солнца не видать уже неделю.
Ты потом тоже представился. Сказал ироничную фразу в защиту своих очков. Откинувшись на стул, невероятно круто отпил чая. И замолчал. Ты не фанат почесать языком, но даже если бы и был им, то возможности что-либо сказать у тебя не было. Вообще. Каркат слишком много говорил.
Но тебе нравилось его слушать. Хотя обычно ты таких людей игнорируешь.
Тебя раздражают болтуны. И крикуны. И ворчуны. А ещё неряхи.
Тогда какого уже второй час ты сидишь в этом сраном кафе и слушаешь этого парня?
А еще ты пялишься на него. На Карката. Твой взгляд словно приковало магнитом к его фигуре. Ты не мог прекратить таращиться. Ты «залип» на Каркате. Посмотреть хоть на секунду в сторону было нереально. Слишком прилип.
Что-то в Каркате было необычным. Его взгляд контрастировал со словами. Говорил он о глупостях. А взгляд был тяжелым.
Тебе вдруг показалось странным, что Каркат купил себе этот торт и кофе. Он не смахивал на любителя просрать деньги в кафе на выходных. Ну вот никак. Но спрашивать на эту тему было бы не совсем тактично.
Ты продолжал пялиться и думать.
Ты вдруг осознал, что тебе безумно хочется слизать с его губ остатки шоколадного торта. Кажется, кто-то сходит с ума.
– Блять, из-за тебя я просидел тут слишком долго, – фыркнул Каркат, но с места не сдвинулся. Его слова почему-то прозвучали неправильно. – Ладно, прости, это ведь я тебя задерживаю, – пробормотал он, уставившись на свои руки. Ты вдруг почувствовал себя виноватым. – Какого хрена ты всё ещё не ушёл, а, придурок?
Ты пожал плечами. В уголке губ Карката всё ещё был шоколад. Как и на тарелке.
А ты все еще прилипший. И чувствуешь притяжение. Такого еще никогда не было. Тебя не отталкивает даже тяжелый взгляд. И периодические внезапные паузы, когда Каркат будто зависает, глядя на свои руки.
Тебя словно молнией ёбнуло.
Тебе нравится Каркат.
Осознание этого пиздеца захлестнуло тебя с головой. Это было слишком внезапно. Твоё сердце немного сошло с ума. Стало трудно дышать. Ты едва держал себя в руках.
Нужно что-то сделать. Хоть что-то. Иначе ты сойдёшь с ума окончательно.
– Вытрись, – ты подцепил двумя пальцами салфетку и приложил её к уголку губ Карката. – Говори, сколько хочешь, чел. Я никуда не спешу. Радуйся, что такой крутой чувак уделяет тебе время.
Каркат рассеяно уставился на тебя. После чего слегка покраснел и выхватил салфетку у тебя из рук. Ты нервно выдохнул.
Тебя совершенно не попустило. И не попускало еще долго.
Ты самый настоящий идиот.
Три дня. Три чертовых дня, наполненных Каркатом. Милым, ворчливым, раздражительным, забавным, добрым, крикливым, неуклюжим Каркатом. Симпатичным Каркатом. Странным, часто грустным, порой подозрительным, недоверчивым Каркатом.
У тебя тяга к нему. Тебе сложно противится. Впервые у тебя не получается держать себя под контролем.
Кажется, ты влюбился.
По уши. Бесповоротно и, кажется, безответно.
Это то, чего нельзя было допустить. Но ты допустил.
Облажался. Лоханулся. Просрал.
Для Карката это опасно. И не только для него. Если запустить это дело еще больше, то все может обернуться неисправимой жопой. Для вас обоих. И для вашего окружения.
А ты абсолютно точно не хочешь его смерти. Ты всегда больше всего любил жизнь. Ценил её.
Каркат для тебя жизнь. Он живой.
У него горячая кровь, в то время как у тебя она вот-вот изменит своё агрегатное состояние. У Карката в венах кипяток, у тебя – лёд.
Он активный. У него изменчивое настроение. Каркат - извергающийся вулкан, ты – глыба льда. Правда, подтаявшая немного из-за близости вулкана.
У него на лице калейдоскоп эмоций. Он за минуту может раз двадцать изменить выражение лица. Каркат сплошная ходячая эмоция, ты – кирпич, который максимум что дёрнет уголком губ и нахмурит брови.
Каркат слишком живой, ты слишком мёртвый.
– Эй, дебила кусок, какого черта ты меня не слушаешь?! Я, блять, для кого тут рассказываю? – он стоял, упёршись руками в бока. На его чёлке и ресницах снежинки, на щёках морозный румянец. – Не для того я распинаюсь, чтобы какой-то придурок пропускал мои слова мимо ушей! – он нахмурился. А потом вздрогнул. – Здесь пиздец, как холодно. Я уже себе всю задницу отморозил. Если мы сейчас же не зайдём в тёплое место, то я превращусь в огромный кусок льда, – он схватил тебя за руку и потащил в кафе неподалёку.
У Карката тёплые руки. Горячие. У тебя они сраный лёд.
– Ты переоцениваешь свои возможности. Огромным ты точно не будешь.
Он рычит, тычет тебя в бок и сверлит недовольным взглядом. Неожиданно зависает, смотрит словно сквозь тебя. А потом трясет головой, словно очнувшись, и продолжает тащить тебя в кафе.
Да, он комплексует по поводу своего роста. Сильно. И до жути смешно злится, когда его подкалывают на эту тему. Конечно же, ты не упускаешь ни малейшего шанса подшутить над Каркатом.
Его эмоции бесценны.
– Капуччино и «Чёрный лес».
Каркат всегда заказывает одно и то же. Кофе без сахара и шоколадный торт. Он без ума от всего шоколадного.
Как ты от него самого.
– Какого хрена эти сраные мечи делают у тебя в холодильнике!?
Ты ухмыльнулся.
Прошла неделя. Уже целая, мать её, неделя вашего общения. Ты словно стал чуточку живее за это время. Как минимум у тебя появились хоть какие-то чувства.
Позавчера твоя соседка – старушка, у которой есть забавный чёрный кот, – умерла. Ты изо всех сил пытался убедить себя в том, что ты к этому не причастен. Той старушке было почти сто лет, и в её смерти нет ничего сверхъестественного. Тебе жаль её, хорошая была женщина, и ты не можешь перестать винить себя в её кончине.
Ты боишься, что Каркат тоже умрёт.
– Это иронично.
Он обернулся на тебя и театрально закатил глаза, после чего попытался запихнуть катаны Бро обратно в холодильник.
Ты заворожено смотрел, как Каркат нагнулся и взял сразу несколько мечей. Он был совершенно неаккуратен. А ты банально затупил.
– Ай!
Выронив катаны, Каркат уставился на свою руку. На серую плитку упало несколько алых капель. Он как-то долго залипал на порез. Каркат словно впал из реальности и не реагировал на тебя.
Ты подхватил его под локоть и потащил в ванную.
– У тебя пластырь с яблоками, – задумчиво протянул Каркат, рассматривая указательный палец. – Специально, что ли, подбирал такие?
Ты хмыкнул и оперся на стену.
Каркат изучал яблочный пластырь на пальце. Белый. Яблоки красные. На пальцах у него еще пять пластырей. Ты ни разу не поинтересовался, почему так много.
– Нахрена было париться о такой маленькой царапинке? Фигня же.
Ты хотел все же спросить насчет остальных пластырей. А еще - что же в его понимании не фигня. Но ты не спросил. Вместо этого потащил Карката в свою комнату. Дал послушать парочку своих самых крутых треков, которые он явно заценил, показал свою охуенную фотолабораторию и несколько экземпляров заспиртованной дохлятины. Зачитал ему на ходу сочиненный рэп.
И что бы ты ни говорил, но это все было дебильным хвастовством. Ты тупо красовался. И тебе это кажется не совсем крутым.
– Слушай.
Вы сидели на твоей кровати. Белое покрывало с узором мастей карт. Ты не заправляешь кровать.
Каркат сжал бубну и посмотрел на тебя. Как-то рассеянно. Будто бы обращался вовсе не к тебе.
Он ни разу тебе не смотрел в глаза.
– Зачем тебе это?
Сегодня Каркат на удивление тихий. Он словно растерял свою «живость». Или же передал тебе. Ты давно не чувствовал себя таким не-мертвым.
– Что именно?
– Зачем тебе я? – Каркат отвернулся от тебя и прикрыл глаза. Сегодня он был совершенно не таким, как обычно. И тебе не понравился его вопрос. – И как ты можешь мне доверять? Как-то легкомысленно тащить к себе в квартиру какого-то сомнительного типа.
Ты ни разу не считал Карката сомнительным. Но в чем-то он прав.
Кажется, правда, что любовь затуманивает мозги.
Ты вдруг словно прозрел. Тебя бросило в холод. Каркат вдруг показался неприятно чужим, захотелось выпереть его из дому. Сию же секунду. И больше никогда не связываться с ним.
– Наверное, я пойду.
Каркат поднялся. Еще минуту назад ты бы схватил его за руку и не дал бы уйти. Но сейчас…
Ты больше не мог на него смотреть. Слишком неприятно. Его фигура резала твои глаза. Его образ почернел. Розовая пелена сошла с глаз. Всего лишь несколько слов отрезвили тебя.
Каркат шел беззвучно. Аккуратно переступая через спутанные кабеля на твоем полу. Ты все же посмотрел на Карката. Глазам было больно. Они чесались. Ты хотел отвернуться. Но вместо этого отыскал в поношенном свитере дырочку. Немного выше лопатки. Тебе захотелось об этом сообщить.
– Эй, у тебя там… – ты запнулся. У Карката имелась привычка зажимать тремя пальцами края свитера. Что бы ни делал. Всегда.
Только что он этого не сделал. Когда поправил ворот свитера. Специально или нет, но не сделал. Рукав свитера немного сполз. И ты смог увидеть линию, которая шла вдоль запястья и пряталась под рукав.
Шрам.
Ты сразу все понял, и тебя замутило. Тебе не хотелось смотреть на его руку, но в то же время хотелось.
Каркат всегда совмещал в себе омерзительность и привлекательность. В нем было практически все, что не нравится тебе. Но он тебя все равно манил, казался чертовски привлекательным. Даже сейчас.
Ты, кажется, сошел с ума.
– Заметил, да? Мою первую неудачу. Сраный провал, – фыркнул Каркат, не поворачиваясь к тебе лицом. – Первый из хуевой тучи, которую уже даже не пересчитать сейчас.
Твоя комната показалась слишком светлой и яркой – в ней доминировали оттенки белого и красного. Каркат слишком темным – сплошной монохром, затягивающий в себя все цвета вокруг. А еще он казался одиноким. И очень грустным.
Тебе хотелось обнять его. Сжать своей ледяной рукой его горячую. Увидеть слезы облечения и доверие в глазах. Услышать размеренное сердцебиение.
Но ты продолжал сидеть.
– Зачем? – твой голос прозвучал равнодушно. Сухо. Будто тебе плевать на ответ, и этот вопрос прозвучал только из вежливости. Хотя это точно не так.
Ты хотел показать, что тебе не безразличен Каркат. Но не знал, как. Все действия казались неуместными, лишними.
– Уместней спросить: «Какого хрена ты еще не сдох?», – он посмотрел на тебя через плечо. Тебе стало тяжело, будто на твои плечи кто-то положил булыжник.
Взгляд Карката был тяжелей всяких булыжников.
Ты сглотнул, хотя в твоей ротовой полости едва ли не Сахара какая-то. Твои губы онемели. Ты не смог выдавить из себя ни слова.
– Меня будто проклял кто, – Каркат повернулся к тебе и оперся на стену. Его глаза блестели из-под челки.
Вы так и ни разу не пересекались взглядами. И не в солнцезащитных очках дело. Каркат просто не пытался «отыскать» твой взгляд, как обычно это любят делать другие люди. Он всегда смотрел тебе в шею или в район ключицы.
– Словно только я родился, на мне тут же поставили клеймо, – Каркат провел пальцем по яблочному пластырю, криво улыбнувшись. – «Живи, сука, и страдай» – мой девиз. Добавил бы «по жизни», но, черт, ненавижу это слово.
Ты продолжал молчать, глядя на его дрожащие губы.
– Я не могу умереть, понимаешь? – прошептал Каркат. Ты затаил дыхание. – Меня преследует жизнь.
Вы вместе сидели на крыше твоего дома. Когда-то здесь тебя пиздил Бро.
– И все-таки, зачем? – ты повторил свой вопрос.
Моросило. Ты чувствовал себя не в своей тарелке. Твое сердце все так же колотилось из-за Карката. Но после того, как тебя закоротило, что-то изменилось.
Ты будто глянул на ситуацию со стороны. И отрезвел.
– Причин много.
Каркат откинул голову назад. Твой взгляд скользнул по его шее. Ворот свитера сильно растянут, поэтому тебе немного видны ключицы. Ты вздохнул и посмотрел вниз. До земли далеко. Машины похожи на тараканов, а людей вообще сложно рассмотреть. Поднялся ветер.
До земли немного больше трех сотен футов. С такой высоты запросто расшибёшься в лепешку…
– Сколько из них весомые? – тебе не нравился ни твой тон, ни сам вопрос. Ты потерял контроль над своим языком.
– Для меня, блять, все весомое! – рыкнул Каркат, зажмурившись. – Жизнь в проклятом детдоме чего стоит.
Ветер усилился. Одежда Карката пропиталась влагой и стала еще темней. Он дрожал. Ты тоже.
Между вами повисло молчание. Отчужденная пауза. Никто не спешил её прерывать. Ты боялся сболтнуть лишнего. Ляпнуть не то. Сморозить что-то омерзительное.
А Каркат…
А его мысли предугадать невозможно. На его лице обычно слишком много эмоций. Но сейчас в кирпичности лица мог бы посоревноваться с тобой. Это немного пугало.
Неправильный Каркат.
– Я воровал, – он не отрывал взгляд от яблочного пластыря. Говорил непривычно тихо. – Черт подери, Страйдер, ты притащил в дом вора!
Ты догадывался. Каждый раз, когда вы заходили в кафе или пиццерию, в твой мозг закрадывались подозрения. Но ты от них отмахивался. Как от назойливых мух.
– Я отсосный мудак, от которого отказались родители. Который живет в пахнущем прокисшим молоком аду. Который всю жизнь врет и ворует.
Он сжимал и разжимал кулаки. А потом резко поднялся и расставил руки в стороны.
До края крыши было всего ничего. Ничтожные два шага или один большой.
И ты прямо почувствовал, как сократились мышцы ноги Карката, когда он начал делать шаг. Ты скользнул взглядом по его фигуре. Снизу вверх.
Каркат сделал один небольшой шаг.
– Брось, про отсосного мудака ты загнул, – ты старался говорить непринужденно. Но получилось в слишком явно наигранной шутливой форме. – Не думаю, что все так плохо, как ты говоришь.
– Я еще не обо всем упомянул, – Каркат обернулся на тебя. Взгляд темных глаз прилип к принту на твоей кофте. – Знаешь, – он растопырил пальцы и поднес ладони к своему лицу, – я начинаю с малого. Режу пальцы. Крови сначала много, а потом совсем нет. Все исчезает, даже шрама не остается. На мне все заживает как на собаке. Чертовски быстро, ненормально, – он сжимает кулаки и бросает на тебя отчаянный взгляд. Точнее, на твою пластинку на кофте.
Ты смотришь ему в глаза, пытаешься отловиться взгляд. Но Каркат быстро отворачивается и делает еще один шаг. Тоже маленький.
– Я заклеиваю места порезов пластырями, чтобы внушить самому себе, что я обычный человек, что мои раны не заживает спустя каких-то полчаса, – он протянул тебе руку, выставив указательный палец. – Этот уже должен был зажить. Но пластырь красивый, не сниму.
Тебе хотелось схватить его за руку. Переплести пальцы. Просто почувствовать прикосновение его руки, его пальцев с пластырями.
Каркат делает еще один маленький шаг. Следующий может быть фатальным.
Ты хватаешь его за запястье, игнорируя манящую ладонь и пальцы.
– Потом я режу запястья. По-мудацки, поперек. На месте этих порезов остаются шрамы, – он лишь дернулся от твоего прикосновения, но больше никак не отреагировал. – Когда мне совсем хуево, я режу уже вдоль. Такое было дважды, – ты не хотел слушать это дальше. Тебе было неприятно. – Пусти.
Но ты только крепче сжал его руку и немного притянул к себе. Каркат пошатнулся и попытался вырваться. Ты продолжал тянуть на себя.
Тебе вдруг стало сложно определить, что ты на самом деле чувствуешь к этому парню. Еще вчера все было очевидно. Но сейчас ты не уверен, что испытываешь нечто романтичное по отношению к Каркату.
Но он по-прежнему тебя манил. Тебя тянуло к нему магнитом. И ты уверен, что не сможешь жить без Карката.
– Дейв, – он обращался к твоей пластинке, хотя вроде как произнес твое имя, – я тебе нравлюсь, да?
Да. В этом ты был уверен. Насчет ярких, почти красных, чувств ничего сказать не мог, но вот что тебе нравился Каркат, это точно. Сильное влечение. Мания. Зависимость.
Но ты не ответил. Даже не кивал. Каркат и так знал, что «да».
– Я трижды пробовал прыгать с крыши. И всегда был кто-то, кто мне препятствовал. Последний раз это была воспитательница, которая потом полгода не подпускала меня к крыше.
Ты рывком потянул на себя Карката и он упал на тебя. Твои руки сразу же сцепились за его спиной. Ты положил подбородок на его голову.
Каркат чудно пах.
– А теперь ты мешаешь, – он уткнулся носом в твою шею. Тебе стало немного щекотно. И тепло. – Я бросался под машины, вешался, глотал таблетки. Все попытки провальные. Что-то или кто-то всегда помешает мне сдохнуть.
Каркат сжал твою пластинку. Его нос и ресницы щекотали твою шею. Дыхание грело.
Он теплый и мягкий. Волосы приятные наощупь.
Запах невероятный.
– Я рад, что кто-то всегда мешал, – ты ласково провел по его голове. Ведь, кажется, Каркату не хватало ласки. Впрочем, как и тебе.
Вам обоим многого не хватало.
У тебя появилось желание. Оно приятно грело изнутри. И в то же время разрывало на куски.
Кажется, ты все-таки влюблен в Карката. Только вот любовь не книжная. Не алая и горячая, как описывают её порой. А какая-то мрачная и неправильная, как ты сам. Но сильная.
И вряд ли ты способен дарить тепло. Вряд ли будешь чем-то радостным в его жизни. Вряд ли сможешь уберечь от всех бед, как хотел бы.
Кажется, ты больше будешь брать, чем отдавать. Потому что не знаешь, что можешь сделать для Карката, чтобы улучшить его жизнь. Ты только портить умеешь, а помочь даже себе не можешь.
Все еще моросило. Вы неплохо так промокли. Ветер утих. Тебе было холодно. Каркату тоже. Он дрожал и прижимался к тебе.
Тобою двигало желание, когда ты поднимал его за подбородок.
– Дейв, пожалеешь потом, – он вымучено улыбнулся и прижался к твоим губам.
Каркат не умрет из-за тебя. От осознания этого словно камень с плеч. Поэтому твои мысли ничто не омрачало во время поцелуя.
Когда-то потом вы обязательно сбежите отсюда, потому что Каркату ничего, а вот другие люди все еще могут умереть из-за тебя. Когда-то потом ты все-таки расскажешь ему о своем бремени. Когда-то потом…
Позже ты сидел все на той же крыше, вдыхая запах Карката, коим успел пропитаться, и мечтал.
Автор: davekat-team
Бета: davekat-team
Размер: 3 201 слово
Пейринг: Дейв Страйдер/human!Каркат Вантас
Категория: слэш
Жанр: драма, частично мистика, AU
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Смерть столкнулась с жизнью.
Примечания: ООС
Ты смерть. Всегда ею был. От самого рождения тебя окружали смерти - твоих близких, знакомых, незнакомцев. Несчастные случаи, болезни, насильственная смерть. И всё это происходило рядом с тобой.
Почему именно у тебя такой дефект?
Ты не знал.
Кто-то подумает, что это бред сумасшедшего, но тебе плевать. Ты уверен в том, что из-за тебя все вокруг умирают. Уверен на все гребаные сто процентов.
Ты убеждался в этом не раз.
Эмоции. Чёртовы эмоции. Всё из-за них. Радость, гнев, грусть, ненависть, любовь; когда ты испытываешь что-либо в полную силу, рядом кто-то умирает – и чаще всего тот, кому адресованы твои чувства. Либо в ту же секунду, либо мучительно медленно.
Всегда было так.
Ты не мог противиться этому. Не мог понять, почему так случается.
Ты рад, что твой опекун – это именно твой опекун. Он с пеленок учил тебя быть сдержанным. И научил. Вот только поплатился за это болезнью легких. Твой Бро курил, это да. Обычно болезнь проявляется уже ближе к старости, но твой дефект, твое проклятье способствовало ускорению прогресса заболевания.
А еще ты никогда не мечтал. Всю сознательную жизнь запрещал себе подобную роскошь.
Ты помешан на иронии, крутости и самоконтроле.
Тебя зовут Дейв Страйдер, и ты живешь под руку со смертью.
Это случилось внезапно.
Ты всегда отгораживался от людей, старался ни с кем не дружить. Потому что какие нахуй друзья, когда рядом с тобой люди умирают чаще, чем дышат? Пускай ты и научился себя контролировать, рисковать не стоит.
Но…
Это вышло случайно.
Просто однажды ты столкнулся с одним человеком. В очереди к кассе в одном уютном кафе.
– Ты видишь, куда идешь, мудозвон?
Он ниже тебя на голову. При желании ты можешь положить ему на макушку свой подбородок. Патлатый. Кажется, он не знает о существовании расчёски. Хмурый и бледный. В глазах недовольство с примесью чего-то еще, под ними – мешки. Когда говорит, видны его острые клыки. Губы искусанные. Пальцы тонкие и в пластырях. Одежда старая. Поношенная. Велика ему. Кроссовки просят каши.
Омерзительно.
Привлекательно.
Ты испытал нечто странное. К счастью, это «нечто» было недостаточной сильной эмоцией. Всё обошлось. Ему и окружающим ничего не грозит. Так что ты просто купил себе чай и сел за свободный столик.
Как оказалось, последний свободный.
А рядом ходил туда-сюда тот парень. С кофе и с шоколадным тортом на подносе. Раздражённый. Он выдавал настолько нецензурные фразы что ты невольно офигевал.
И он ходил довольно долго.
Вздохнув, ты махнул ему рукой и показал на стул рядом. Он уставился на тебя странным взглядом, а потом сел и одними губами произнес «спасибо». На тебя он не смотрел, старательно разглядывая свой торт и задумчиво водя вилкой по тарелке.
Есть он начал с основания.
Когда нижняя часть была наполовину съедена, а сам торт перекосился, ты наконец спросил его имя.
– Каркат, – буркнул он, запихнув в рот ложку с огроменным куском торта. – Эй, нахуя тебе эти тупые очки? Солнца не видать уже неделю.
Ты потом тоже представился. Сказал ироничную фразу в защиту своих очков. Откинувшись на стул, невероятно круто отпил чая. И замолчал. Ты не фанат почесать языком, но даже если бы и был им, то возможности что-либо сказать у тебя не было. Вообще. Каркат слишком много говорил.
Но тебе нравилось его слушать. Хотя обычно ты таких людей игнорируешь.
Тебя раздражают болтуны. И крикуны. И ворчуны. А ещё неряхи.
Тогда какого уже второй час ты сидишь в этом сраном кафе и слушаешь этого парня?
А еще ты пялишься на него. На Карката. Твой взгляд словно приковало магнитом к его фигуре. Ты не мог прекратить таращиться. Ты «залип» на Каркате. Посмотреть хоть на секунду в сторону было нереально. Слишком прилип.
Что-то в Каркате было необычным. Его взгляд контрастировал со словами. Говорил он о глупостях. А взгляд был тяжелым.
Тебе вдруг показалось странным, что Каркат купил себе этот торт и кофе. Он не смахивал на любителя просрать деньги в кафе на выходных. Ну вот никак. Но спрашивать на эту тему было бы не совсем тактично.
Ты продолжал пялиться и думать.
Ты вдруг осознал, что тебе безумно хочется слизать с его губ остатки шоколадного торта. Кажется, кто-то сходит с ума.
– Блять, из-за тебя я просидел тут слишком долго, – фыркнул Каркат, но с места не сдвинулся. Его слова почему-то прозвучали неправильно. – Ладно, прости, это ведь я тебя задерживаю, – пробормотал он, уставившись на свои руки. Ты вдруг почувствовал себя виноватым. – Какого хрена ты всё ещё не ушёл, а, придурок?
Ты пожал плечами. В уголке губ Карката всё ещё был шоколад. Как и на тарелке.
А ты все еще прилипший. И чувствуешь притяжение. Такого еще никогда не было. Тебя не отталкивает даже тяжелый взгляд. И периодические внезапные паузы, когда Каркат будто зависает, глядя на свои руки.
Тебя словно молнией ёбнуло.
Тебе нравится Каркат.
Осознание этого пиздеца захлестнуло тебя с головой. Это было слишком внезапно. Твоё сердце немного сошло с ума. Стало трудно дышать. Ты едва держал себя в руках.
Нужно что-то сделать. Хоть что-то. Иначе ты сойдёшь с ума окончательно.
– Вытрись, – ты подцепил двумя пальцами салфетку и приложил её к уголку губ Карката. – Говори, сколько хочешь, чел. Я никуда не спешу. Радуйся, что такой крутой чувак уделяет тебе время.
Каркат рассеяно уставился на тебя. После чего слегка покраснел и выхватил салфетку у тебя из рук. Ты нервно выдохнул.
Тебя совершенно не попустило. И не попускало еще долго.
Ты самый настоящий идиот.
Три дня. Три чертовых дня, наполненных Каркатом. Милым, ворчливым, раздражительным, забавным, добрым, крикливым, неуклюжим Каркатом. Симпатичным Каркатом. Странным, часто грустным, порой подозрительным, недоверчивым Каркатом.
У тебя тяга к нему. Тебе сложно противится. Впервые у тебя не получается держать себя под контролем.
Кажется, ты влюбился.
По уши. Бесповоротно и, кажется, безответно.
Это то, чего нельзя было допустить. Но ты допустил.
Облажался. Лоханулся. Просрал.
Для Карката это опасно. И не только для него. Если запустить это дело еще больше, то все может обернуться неисправимой жопой. Для вас обоих. И для вашего окружения.
А ты абсолютно точно не хочешь его смерти. Ты всегда больше всего любил жизнь. Ценил её.
Каркат для тебя жизнь. Он живой.
У него горячая кровь, в то время как у тебя она вот-вот изменит своё агрегатное состояние. У Карката в венах кипяток, у тебя – лёд.
Он активный. У него изменчивое настроение. Каркат - извергающийся вулкан, ты – глыба льда. Правда, подтаявшая немного из-за близости вулкана.
У него на лице калейдоскоп эмоций. Он за минуту может раз двадцать изменить выражение лица. Каркат сплошная ходячая эмоция, ты – кирпич, который максимум что дёрнет уголком губ и нахмурит брови.
Каркат слишком живой, ты слишком мёртвый.
– Эй, дебила кусок, какого черта ты меня не слушаешь?! Я, блять, для кого тут рассказываю? – он стоял, упёршись руками в бока. На его чёлке и ресницах снежинки, на щёках морозный румянец. – Не для того я распинаюсь, чтобы какой-то придурок пропускал мои слова мимо ушей! – он нахмурился. А потом вздрогнул. – Здесь пиздец, как холодно. Я уже себе всю задницу отморозил. Если мы сейчас же не зайдём в тёплое место, то я превращусь в огромный кусок льда, – он схватил тебя за руку и потащил в кафе неподалёку.
У Карката тёплые руки. Горячие. У тебя они сраный лёд.
– Ты переоцениваешь свои возможности. Огромным ты точно не будешь.
Он рычит, тычет тебя в бок и сверлит недовольным взглядом. Неожиданно зависает, смотрит словно сквозь тебя. А потом трясет головой, словно очнувшись, и продолжает тащить тебя в кафе.
Да, он комплексует по поводу своего роста. Сильно. И до жути смешно злится, когда его подкалывают на эту тему. Конечно же, ты не упускаешь ни малейшего шанса подшутить над Каркатом.
Его эмоции бесценны.
– Капуччино и «Чёрный лес».
Каркат всегда заказывает одно и то же. Кофе без сахара и шоколадный торт. Он без ума от всего шоколадного.
Как ты от него самого.
– Какого хрена эти сраные мечи делают у тебя в холодильнике!?
Ты ухмыльнулся.
Прошла неделя. Уже целая, мать её, неделя вашего общения. Ты словно стал чуточку живее за это время. Как минимум у тебя появились хоть какие-то чувства.
Позавчера твоя соседка – старушка, у которой есть забавный чёрный кот, – умерла. Ты изо всех сил пытался убедить себя в том, что ты к этому не причастен. Той старушке было почти сто лет, и в её смерти нет ничего сверхъестественного. Тебе жаль её, хорошая была женщина, и ты не можешь перестать винить себя в её кончине.
Ты боишься, что Каркат тоже умрёт.
– Это иронично.
Он обернулся на тебя и театрально закатил глаза, после чего попытался запихнуть катаны Бро обратно в холодильник.
Ты заворожено смотрел, как Каркат нагнулся и взял сразу несколько мечей. Он был совершенно неаккуратен. А ты банально затупил.
– Ай!
Выронив катаны, Каркат уставился на свою руку. На серую плитку упало несколько алых капель. Он как-то долго залипал на порез. Каркат словно впал из реальности и не реагировал на тебя.
Ты подхватил его под локоть и потащил в ванную.
– У тебя пластырь с яблоками, – задумчиво протянул Каркат, рассматривая указательный палец. – Специально, что ли, подбирал такие?
Ты хмыкнул и оперся на стену.
Каркат изучал яблочный пластырь на пальце. Белый. Яблоки красные. На пальцах у него еще пять пластырей. Ты ни разу не поинтересовался, почему так много.
– Нахрена было париться о такой маленькой царапинке? Фигня же.
Ты хотел все же спросить насчет остальных пластырей. А еще - что же в его понимании не фигня. Но ты не спросил. Вместо этого потащил Карката в свою комнату. Дал послушать парочку своих самых крутых треков, которые он явно заценил, показал свою охуенную фотолабораторию и несколько экземпляров заспиртованной дохлятины. Зачитал ему на ходу сочиненный рэп.
И что бы ты ни говорил, но это все было дебильным хвастовством. Ты тупо красовался. И тебе это кажется не совсем крутым.
– Слушай.
Вы сидели на твоей кровати. Белое покрывало с узором мастей карт. Ты не заправляешь кровать.
Каркат сжал бубну и посмотрел на тебя. Как-то рассеянно. Будто бы обращался вовсе не к тебе.
Он ни разу тебе не смотрел в глаза.
– Зачем тебе это?
Сегодня Каркат на удивление тихий. Он словно растерял свою «живость». Или же передал тебе. Ты давно не чувствовал себя таким не-мертвым.
– Что именно?
– Зачем тебе я? – Каркат отвернулся от тебя и прикрыл глаза. Сегодня он был совершенно не таким, как обычно. И тебе не понравился его вопрос. – И как ты можешь мне доверять? Как-то легкомысленно тащить к себе в квартиру какого-то сомнительного типа.
Ты ни разу не считал Карката сомнительным. Но в чем-то он прав.
Кажется, правда, что любовь затуманивает мозги.
Ты вдруг словно прозрел. Тебя бросило в холод. Каркат вдруг показался неприятно чужим, захотелось выпереть его из дому. Сию же секунду. И больше никогда не связываться с ним.
– Наверное, я пойду.
Каркат поднялся. Еще минуту назад ты бы схватил его за руку и не дал бы уйти. Но сейчас…
Ты больше не мог на него смотреть. Слишком неприятно. Его фигура резала твои глаза. Его образ почернел. Розовая пелена сошла с глаз. Всего лишь несколько слов отрезвили тебя.
Каркат шел беззвучно. Аккуратно переступая через спутанные кабеля на твоем полу. Ты все же посмотрел на Карката. Глазам было больно. Они чесались. Ты хотел отвернуться. Но вместо этого отыскал в поношенном свитере дырочку. Немного выше лопатки. Тебе захотелось об этом сообщить.
– Эй, у тебя там… – ты запнулся. У Карката имелась привычка зажимать тремя пальцами края свитера. Что бы ни делал. Всегда.
Только что он этого не сделал. Когда поправил ворот свитера. Специально или нет, но не сделал. Рукав свитера немного сполз. И ты смог увидеть линию, которая шла вдоль запястья и пряталась под рукав.
Шрам.
Ты сразу все понял, и тебя замутило. Тебе не хотелось смотреть на его руку, но в то же время хотелось.
Каркат всегда совмещал в себе омерзительность и привлекательность. В нем было практически все, что не нравится тебе. Но он тебя все равно манил, казался чертовски привлекательным. Даже сейчас.
Ты, кажется, сошел с ума.
– Заметил, да? Мою первую неудачу. Сраный провал, – фыркнул Каркат, не поворачиваясь к тебе лицом. – Первый из хуевой тучи, которую уже даже не пересчитать сейчас.
Твоя комната показалась слишком светлой и яркой – в ней доминировали оттенки белого и красного. Каркат слишком темным – сплошной монохром, затягивающий в себя все цвета вокруг. А еще он казался одиноким. И очень грустным.
Тебе хотелось обнять его. Сжать своей ледяной рукой его горячую. Увидеть слезы облечения и доверие в глазах. Услышать размеренное сердцебиение.
Но ты продолжал сидеть.
– Зачем? – твой голос прозвучал равнодушно. Сухо. Будто тебе плевать на ответ, и этот вопрос прозвучал только из вежливости. Хотя это точно не так.
Ты хотел показать, что тебе не безразличен Каркат. Но не знал, как. Все действия казались неуместными, лишними.
– Уместней спросить: «Какого хрена ты еще не сдох?», – он посмотрел на тебя через плечо. Тебе стало тяжело, будто на твои плечи кто-то положил булыжник.
Взгляд Карката был тяжелей всяких булыжников.
Ты сглотнул, хотя в твоей ротовой полости едва ли не Сахара какая-то. Твои губы онемели. Ты не смог выдавить из себя ни слова.
– Меня будто проклял кто, – Каркат повернулся к тебе и оперся на стену. Его глаза блестели из-под челки.
Вы так и ни разу не пересекались взглядами. И не в солнцезащитных очках дело. Каркат просто не пытался «отыскать» твой взгляд, как обычно это любят делать другие люди. Он всегда смотрел тебе в шею или в район ключицы.
– Словно только я родился, на мне тут же поставили клеймо, – Каркат провел пальцем по яблочному пластырю, криво улыбнувшись. – «Живи, сука, и страдай» – мой девиз. Добавил бы «по жизни», но, черт, ненавижу это слово.
Ты продолжал молчать, глядя на его дрожащие губы.
– Я не могу умереть, понимаешь? – прошептал Каркат. Ты затаил дыхание. – Меня преследует жизнь.
Вы вместе сидели на крыше твоего дома. Когда-то здесь тебя пиздил Бро.
– И все-таки, зачем? – ты повторил свой вопрос.
Моросило. Ты чувствовал себя не в своей тарелке. Твое сердце все так же колотилось из-за Карката. Но после того, как тебя закоротило, что-то изменилось.
Ты будто глянул на ситуацию со стороны. И отрезвел.
– Причин много.
Каркат откинул голову назад. Твой взгляд скользнул по его шее. Ворот свитера сильно растянут, поэтому тебе немного видны ключицы. Ты вздохнул и посмотрел вниз. До земли далеко. Машины похожи на тараканов, а людей вообще сложно рассмотреть. Поднялся ветер.
До земли немного больше трех сотен футов. С такой высоты запросто расшибёшься в лепешку…
– Сколько из них весомые? – тебе не нравился ни твой тон, ни сам вопрос. Ты потерял контроль над своим языком.
– Для меня, блять, все весомое! – рыкнул Каркат, зажмурившись. – Жизнь в проклятом детдоме чего стоит.
Ветер усилился. Одежда Карката пропиталась влагой и стала еще темней. Он дрожал. Ты тоже.
Между вами повисло молчание. Отчужденная пауза. Никто не спешил её прерывать. Ты боялся сболтнуть лишнего. Ляпнуть не то. Сморозить что-то омерзительное.
А Каркат…
А его мысли предугадать невозможно. На его лице обычно слишком много эмоций. Но сейчас в кирпичности лица мог бы посоревноваться с тобой. Это немного пугало.
Неправильный Каркат.
– Я воровал, – он не отрывал взгляд от яблочного пластыря. Говорил непривычно тихо. – Черт подери, Страйдер, ты притащил в дом вора!
Ты догадывался. Каждый раз, когда вы заходили в кафе или пиццерию, в твой мозг закрадывались подозрения. Но ты от них отмахивался. Как от назойливых мух.
– Я отсосный мудак, от которого отказались родители. Который живет в пахнущем прокисшим молоком аду. Который всю жизнь врет и ворует.
Он сжимал и разжимал кулаки. А потом резко поднялся и расставил руки в стороны.
До края крыши было всего ничего. Ничтожные два шага или один большой.
И ты прямо почувствовал, как сократились мышцы ноги Карката, когда он начал делать шаг. Ты скользнул взглядом по его фигуре. Снизу вверх.
Каркат сделал один небольшой шаг.
– Брось, про отсосного мудака ты загнул, – ты старался говорить непринужденно. Но получилось в слишком явно наигранной шутливой форме. – Не думаю, что все так плохо, как ты говоришь.
– Я еще не обо всем упомянул, – Каркат обернулся на тебя. Взгляд темных глаз прилип к принту на твоей кофте. – Знаешь, – он растопырил пальцы и поднес ладони к своему лицу, – я начинаю с малого. Режу пальцы. Крови сначала много, а потом совсем нет. Все исчезает, даже шрама не остается. На мне все заживает как на собаке. Чертовски быстро, ненормально, – он сжимает кулаки и бросает на тебя отчаянный взгляд. Точнее, на твою пластинку на кофте.
Ты смотришь ему в глаза, пытаешься отловиться взгляд. Но Каркат быстро отворачивается и делает еще один шаг. Тоже маленький.
– Я заклеиваю места порезов пластырями, чтобы внушить самому себе, что я обычный человек, что мои раны не заживает спустя каких-то полчаса, – он протянул тебе руку, выставив указательный палец. – Этот уже должен был зажить. Но пластырь красивый, не сниму.
Тебе хотелось схватить его за руку. Переплести пальцы. Просто почувствовать прикосновение его руки, его пальцев с пластырями.
Каркат делает еще один маленький шаг. Следующий может быть фатальным.
Ты хватаешь его за запястье, игнорируя манящую ладонь и пальцы.
– Потом я режу запястья. По-мудацки, поперек. На месте этих порезов остаются шрамы, – он лишь дернулся от твоего прикосновения, но больше никак не отреагировал. – Когда мне совсем хуево, я режу уже вдоль. Такое было дважды, – ты не хотел слушать это дальше. Тебе было неприятно. – Пусти.
Но ты только крепче сжал его руку и немного притянул к себе. Каркат пошатнулся и попытался вырваться. Ты продолжал тянуть на себя.
Тебе вдруг стало сложно определить, что ты на самом деле чувствуешь к этому парню. Еще вчера все было очевидно. Но сейчас ты не уверен, что испытываешь нечто романтичное по отношению к Каркату.
Но он по-прежнему тебя манил. Тебя тянуло к нему магнитом. И ты уверен, что не сможешь жить без Карката.
– Дейв, – он обращался к твоей пластинке, хотя вроде как произнес твое имя, – я тебе нравлюсь, да?
Да. В этом ты был уверен. Насчет ярких, почти красных, чувств ничего сказать не мог, но вот что тебе нравился Каркат, это точно. Сильное влечение. Мания. Зависимость.
Но ты не ответил. Даже не кивал. Каркат и так знал, что «да».
– Я трижды пробовал прыгать с крыши. И всегда был кто-то, кто мне препятствовал. Последний раз это была воспитательница, которая потом полгода не подпускала меня к крыше.
Ты рывком потянул на себя Карката и он упал на тебя. Твои руки сразу же сцепились за его спиной. Ты положил подбородок на его голову.
Каркат чудно пах.
– А теперь ты мешаешь, – он уткнулся носом в твою шею. Тебе стало немного щекотно. И тепло. – Я бросался под машины, вешался, глотал таблетки. Все попытки провальные. Что-то или кто-то всегда помешает мне сдохнуть.
Каркат сжал твою пластинку. Его нос и ресницы щекотали твою шею. Дыхание грело.
Он теплый и мягкий. Волосы приятные наощупь.
Запах невероятный.
– Я рад, что кто-то всегда мешал, – ты ласково провел по его голове. Ведь, кажется, Каркату не хватало ласки. Впрочем, как и тебе.
Вам обоим многого не хватало.
У тебя появилось желание. Оно приятно грело изнутри. И в то же время разрывало на куски.
Кажется, ты все-таки влюблен в Карката. Только вот любовь не книжная. Не алая и горячая, как описывают её порой. А какая-то мрачная и неправильная, как ты сам. Но сильная.
И вряд ли ты способен дарить тепло. Вряд ли будешь чем-то радостным в его жизни. Вряд ли сможешь уберечь от всех бед, как хотел бы.
Кажется, ты больше будешь брать, чем отдавать. Потому что не знаешь, что можешь сделать для Карката, чтобы улучшить его жизнь. Ты только портить умеешь, а помочь даже себе не можешь.
Все еще моросило. Вы неплохо так промокли. Ветер утих. Тебе было холодно. Каркату тоже. Он дрожал и прижимался к тебе.
Тобою двигало желание, когда ты поднимал его за подбородок.
– Дейв, пожалеешь потом, – он вымучено улыбнулся и прижался к твоим губам.
Каркат не умрет из-за тебя. От осознания этого словно камень с плеч. Поэтому твои мысли ничто не омрачало во время поцелуя.
Когда-то потом вы обязательно сбежите отсюда, потому что Каркату ничего, а вот другие люди все еще могут умереть из-за тебя. Когда-то потом ты все-таки расскажешь ему о своем бремени. Когда-то потом…
Позже ты сидел все на той же крыше, вдыхая запах Карката, коим успел пропитаться, и мечтал.
-
-
15.03.2016 в 00:35-
-
16.03.2016 в 15:04И всем дейвокатовцам респект, успеха в этой гонке!
-
-
16.03.2016 в 16:27Я действительно горю по пейрингу и обожаю персонажей, но не думала, что это заметно через текст. Спасибо вам)
Автор "Аквариума", вы - просто метафорный бог! Язык ваших описаний настолько вкусен и уникален, что не могу не перечитывать и не офигевать. Просто ВОТТАКЕННОЕ вам спасибо!
Спасибо большое) Я, если честно, об этот текст все глаза стёрла, поэтому приятно слышать, что он всё-таки получился звучным.
Автор Аквариума.
-
-
16.03.2016 в 22:54Вместе с музыкой выходит очень атмосферно. Возникает сильное ощущение разрушенного города - и разрушенного мира. При прочтении не отпускает какая-то заторможенная грусть. Чем дальше, тем сильнее понимаешь весь ужас предвидения - причины уже узнаёшь по ходу дела.
Будто находишься в трансе, чувствуешь себя заводной куклой. Движения придуманы и расписаны задолго до того, как тебя собрали.
И понимаешь, что разбит и разрушен не только мир Карката...
Пожалуйста
Первая в тройке композиция в сочетании с текстом внушает ощущение ужаса перед густой чернотой космоса. И перед его бесконечностью. Последняя композиция - даёт радость и надежду.
Предчувствия меня не обманули: просьба проснуться оказалась-таки аллюзией на "Футураму". Увы, я назову это скорее недостатком. Больно уж предсказуемо.
Однако коматозные сны описаны хорошо, в них погружаешься.
Подборка музыки в тему - отличная идея!
-
-
16.03.2016 в 23:59Вместе с музыкой выходит очень атмосферно. Возникает сильное ощущение разрушенного города - и разрушенного мира. При прочтении не отпускает какая-то заторможенная грусть. Чем дальше, тем сильнее понимаешь весь ужас предвидения - причины уже узнаёшь по ходу дела.
Будто находишься в трансе, чувствуешь себя заводной куклой. Движения придуманы и расписаны задолго до того, как тебя собрали.
И понимаешь, что разбит и разрушен не только мир Карката...
THIS IS THE RAGE OF HEAVEN!
THE ANSWER TO MY PRAYER~
THE STORM WILL SING MY SONG TONIGHT!
THE SONG OF MY DESPAIR~
Сорри, просто наконец-то кто-то заметил музыку, мы её в таких мучениях подбираем. Здорово, что это не зря
и её кто-то слушаети она прибавляет что-то к работам.Спасибо за отзыв. Да, это история про заводную куклу. Хорошо, что это оно. Спасибо!)
Автор Аквариума.
-
-
28.03.2016 в 21:26ох ты. ох ты! как я это обожаю. скромное очарование апокалипсиса. нежность и романтику антиутопии. мне кажется, это лучшая вещь в выкладке (без обид, другие работы тоже хороши, просто эта слишком круто попала в настроение и мое видение Дейва). в ней прекрасно все - умирающая цивилизация, рассуждения о темпоральной механике, сломанный Каркат и эта последняя любовь где-то на грани сквика. прекрасно и грустно... героям Времени и правда, наверное, тяжелее, чем другим. они словно могут сделать шаг назад и посмотреть на все со стороны. правда, в знании кроется большой подвох - все становится по большей части бессмысленным. и то, что Дейв, несмотря на эту бессмысленность, все-таки сделал все это... это круто. в общем, я под впечатлением. автору огромное спасибо за работу
-
-
09.04.2016 в 18:20Вам спасибо)
Любовь на грани сквика - да, оно самое.
Автор Аквариума.